– Нет.
Она взяла меня за подбородок и заставила посмотреть на нее.
– Все в твоих руках, Коули. – Она постучала себя пальцем по виску. – Верь в себя и станешь сильнее, чем могла вообразить.
Было что-то заразительное в ее уверенности. И на мгновение, с горящим лбом и слезящимися глазами, я поверила.
– И хорошая прическа никогда не повредит, – сказала она, хватая с пола коробку с краской. – Пошли. У меня планы на вечер, но если мы поторопимся, то успеем закончить до них.
Я сидела неподвижно, глядя на свое отражение. Такая маленькая перемена – а я уже выглядела совсем по-другому.
– Пошли! – прокричала она с кухни.
Я бросила последний взгляд на свое отражение в окружении всех этих красавиц и отправилась сдаваться. Но когда она усадила меня на стул на кухне, приказала запрокинуть голову над раковиной и закрыть глаза и включила воду, перед моим мысленным взором стояла только ее несуразная толстая кузина.
По дороге домой я столкнулась с Норманом. В буквальном смысле. Я шла задом наперед, потому что махала на прощание Изабель, и врезалась во что-то твердое. Я издала нечленораздельный звук, и позади меня что-то с шумом упало. Развернувшись, я увидела Нормана, лежащего под огромной картиной – наружу торчали только его ноги и голова. Он моргнул.
– Привет, – сказал Норман.
– Привет! – Я встревожилась. – Ты как?
– Нормально! – откликнулся он и, осторожно убрав с себя холст, принял сидячее положение. Вечер выдался необычно теплый, а ветерок с моря долетал под каким-то странным углом, заставляя мои шорты колыхаться. В воздухе пахло дождем. – Я цел.
– Прости, – промолвила я.
– Не извиняйся. – Норман встал, со щелчком прокрутив запястье. Он был в футболке с белой потертой надписью «Танцы до упаду». – Я собирался отдать ее. – Он кивнул на картину.
– Что это? – спросила я. Снова налетел с моря ветер, зашелестев в кронах деревьев. Я слышала в отдалении гром, словно кто-то в небе прочищал горло.
– Это я нарисовал. Часть серии картин.
– Ты еще и рисуешь?
– Ага. – Норман чуть отодвинул картину, чтобы взглянуть с расстояния вытянутой руки, после чего прислонил ее к своим ногам. – Хотя лучше всего мне удается жанр реди-мейд. Сейчас меня особенно привлекают велосипедные шестеренки. Но я работаю над этой серией картин для своего портфолио – для факультета искусств. Это своего рода экспериментальное искусство. Вот, например, Изабель и Морган. – Он развернул картину и показал мне.
Обе были в солнцезащитных очках. У Морган – красные, в оправе «кошачий глаз», у Изабель – большие и белые, закрывавшие половину лица. Они сидели за стойкой в «Последнем шансе», Морган – оперевшись подбородком на руку, Изабель – надув губки, будто собираясь послать воздушный поцелуй. Даже если бы я не знала их, то поняла бы, что они подруги. Вся их сущность была здесь как на ладони.
