Они уже подходили к машине, когда Брон вдруг спросил:
— А вы уверенны, что Сильвестр все же не Портной?
— Он хорошо играет роль, — пожал плечами Стас. — Но он не Сумеречный портной. Теперь я в этом уверен.
— Почему?
— Потому, что платья жертв Портного были из вискозы, а не из ситца, — ответил Стас. — Садись.
Они забрались. Бронислав ошарашенно качнул головой, и сел рядом с Корниловым.
Стас вставил ключ в замок зажигания, и вдруг замер, несколько раз втянул носом воздух.
— Что случилось? — спросил Бронислав.
Стас обернулся назад. На заднем сидении его внедорожника сидел рыжий щенок Викинг, и виновато махал хвостиком. А рядом с ним, на обшитом кожей сидении красноречиво поблескивало влажное пятно.
Бронислав тоже оглянулся, заметил «подарочек» щенка, которого ненадолго оставили в машине, и виновато посмотрел на Стаса.
Корнилов глядел на него каменным, осуждающим лицом.
— Я… — Бронислав прокашлялся. — Я оплачу чистку…
— Не сомневаюсь, — проворчал Стас и, отвернувшись, завел двигатель.
СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ
Понедельник, 18 января
Письма содержали в себе неудержимую страсть и яростное желание. Читая строки из писем, написанных Людмиле неизвестным поклонником Стас физически ощущал его маниакальную одержимость этой девушкой. Он жаждал её сильнее, чем замученный жаждой человек в жаркой пустыне. Эта девушка была для Поклонника, как желанный, но недоступный наркотик.
Стас читал уже четвёртое письмо, и мог сделать выводы.
Первое, Тот-кто-слал-письма следил за Людмилой. Воочию. Иным образом нельзя, просто не возможно объяснить описанные им в письмах подробности её повседневной жизни. Стремясь показать Людмиле, насколько близко он находится, Тот-кто-слал-письма выдал себя.
Второе, он действительно готов убивать ради неё. Она, и только она имеет для него значение. Она для него предмет желания, страсти и даже… своеобразно поклонения. И именно на этом, его можно взять. Понятно теперь, откуда такая фанатичная жестокость, проявленная в убийстве не состоявшихся адвокатов Гольшанского.
И третье, самое не приятное для Людмилы. Тот-кто-слал-письма явно знает Людмилу давно. Он давно наблюдает за ней. Он очень давно рядом… Иначе бы в письмах он не упоминал о том, какой «юной и невинной она была в школьном наряде» или «как старательно и прилежно она училась, в отличии от большинства её нерадивых одноклассниц». В письме он даже описывал большой фрагмент, посвященный школьному балу Людмилы, и тому, как она танцевала с тем, кто и мизинца её не достоин.
