— В общем, — приятель почесал затылок, — все плохо, Хью, я сделал все, что мог.
— Расскажи мне поподробнее.
Хьюго отпил из чашки немного кофе, продолжая внимательно следить за человеком по ту сторону экрана, после отложил чашку в сторону и сел на кровать. И хоть их разделяло почти восемьдесят километров, доктор был готов в любую минуту сорваться с места и приехать на место, чтобы обсудить нюансы напрямую.
— Реакции нестабильны. Твой «рецепт» хорош и конечного результата мы достигли, правда только на короткое время, но вопрос цены оказался слишком серьезным. Два пациента превратились в овощей, у одного перестало функционировать правое полушарие мозга, отчего дальнейшее исследование потеряло всякий смысл. Веди мы исследования открыто, Институт Правовых Норм разорвал бы нас на части.
«Рецептом» доктор называл химический состав готового ингредиента — специального вещества, способствовавшего усилению работы мозга и перехода сознания пациента на принципиально новый уровень.
— Не думай о них, — сказал Хьюго.
— Тебе легко говорить, — ответил Вербенский. — Ты ведь не состоишь в коллегии уже несколько лет, что с тебя взять всем этим правозащитникам? Они — цепные псы, но и за ними есть тот, кто держит их на поводке.
— О чем ты? — спросил доктор, ставя пустую чашку на край соседнего стола. Солнце поднималось все выше и скоро лучи его ударили прямо в лицо.
— Тебе стоит поговорить с профессором Ивановым. Не упрямься, старина, ты же знаешь всех этих бюрократов, Сергей все уладит, подключит свои связи, добудет нужное количество голосов и ты снова сможешь заниматься исследованиями под патронажем правительства. А там и финансирование, и защита от всякого рода правозащитников. Подумай сам.
В словах Виктора звучала искренность. Хью слышал это и почувствовал ностальгию по прежним временам, когда все было немного иначе.
Голос вскоре стих, на экране появилось сообщение об обрыве связи и скорых наладочных работах. Вернувшись к окну, доктор открыл его до конца, подняв жалюзи чуть ли не до упора и тут же зажмурившись от того количества света, что в один миг прорвался в темную и хмурую комнату, осветив ее до самых входных дверей.
Несколько рядов высоких небоскребов смотрели прямо на него. Город-сателлит развивался невиданными темпами: росли приграничные районы, множились и без того бесчисленные дома и домишки у подножья исполинских стеклобетонных строений. С высоты почти пятисот метров увидеть можно было если не все, то очень многое, и люди, жилые дома, а также проносившиеся по воздуху, словно рой саранчи, новенькие люфтвагены были лишь малой частью той жизни вокруг, которой он сторонился всеми силами. Отсюда хорошо был виден и край Минска, его высокие громоотводные шпили, клыками вцепившиеся в самый небосвод и президентский центр в форме громадной пирамиды, чей пик всегда горел ярко-красным цветом. С момента, когда он прибыл сюда в первый раз, прошло уже много лет и кардинальные изменения нельзя было не заметить, даже если никогда не высовывать свой нос на улицу. Минск разросся, уплотнился, стал огромным дымным муравейником, куда стремилось все живое и откуда они, порой, уже никогда не возвращались. Проблема перенаселения мегаполиса решалась с переменным успехом уже несколько месяцев, но победа с этой человеческой напастью все время ускользала из рук руководства страны, как бы оно не старались повернуть дело в нужное русло.
