Ненароком забежав в чулан, чтобы попить колодезной воды, Верочка застала хозяйку всю в слезах и остолбенела:
— Что это, вы вроде плачете?
— Ничего… Горя зараз не поправишь…
— Но что у вас за горе? — встревожилась Верочка.
— Дивлюсь я на тебе и ластивку свою вспоминаю… Де вона зараз блукае?
— Какая ластивка? — не поняла Верочка.
— Германец в полон забрал мою дочку, — заговорила женщина. — На тебе схожа, як ридни сестры.
— Как же это случилось? — пытала Верочка.
— Люди бачили. Кажуть, ироды вирвалися в город, в квартиру, де вона гостевала… Стягнули мою дочку с кровати, пидхватили в спидныци… И погнали по шляху в полон… Ой, бедна моя дитыно, ластивка моя, деж ты зараз?.. — Ганна опять заплакала.
Верочка и сама чуть не разревелась. Обняв Ганну за шею, старалась утешить ее.
"В каждой семье свое горе, каждый дом война слезами окропила, думала позднее Верочка. — У нее вот дочку в полон увели. А у меня тоже несчастье".
Свидания с Алексеем не дозволяли. Как ни уговаривала дежурную сестру, чтобы впустили к больному, — не помогало, и в другой раз она самочинно прошмыгнула в палату.
Алексей лежал недвижимо, покрытый простынью, и только по скучным, хотя и горящим, глазам угадывалось, что состояние у него неважное. Расспрашивать его Верочка боялась, а сам он заговаривать не хотел, только смотрел на нее, оробелую и жалостливую, молчаливо, иногда лицо его становилось сердитым, и это был намек на то, чтобы Верочка уходила.
Появившаяся в палате сестра накричала на нее за то, что она самовольно ворвалась к больному, и с того часа строго–настрого запретили ее впускать, и лишь краем уха Верочка услыхала, что Кострову сделана какая–то операция руки. Верочка не знала, все ли обошлось ладно, и это страшно угнетало ее.
Недели через две лечащий врач, с которым Верочка разговаривала, заверил, что здоровье больного идет на поправку, и для Верочки не было, пожалуй, большей радости. Впервые, кажется, она заулыбалась. Во всяком случае, тревога наполовину унялась, и, прибежав в хату, она бросилась к Ганне, целуя и кружа ее.
— Да що у тебе таке, дочка? — спросила, не понимая, хозяйка и сама невольно и беспричинно улыбалась.
— Здоровье у Алексея идет на поправку. Врач уверил меня, что рана заживет, что скоро… Выпишут, выпишут! — повторяла Верочка с сияющим лицом.
— Дасьт бог, одним лихом буде меньше, — вздохнула хозяйка и перекрестила Верочку троеперстием.
Успокоенной ходила Верочка весь день, помогала хозяйке на огороде высаживать рассаду помидоров, стирала белье, а легла спать, и вновь беспокоили думы: "Придет времечко выписываться из госпиталя, а обмундирование у него непригодное, порванное, в пятнах крови небось…"
