Как мог, изо всех сил, он напрягся, превозмогая боль и слабость во всем теле, стараясь не думать ни о чем, только о цели — сесть, спустить ноги, осмотреться и убежать. Чутье спорило само с собой, что опаснее и безрассуднее — бежать или остаться здесь, а что-то совсем древнее в нем, какое-то первобытное, звериное, не умеющее думать начало, орало, что каждая секунда промедления грозит неминуемой гибелью.
Он сидел на кровати, не решаясь вытереть текущий по лбу пот, боясь отпустить колени и упасть снова, и усиленно затыкал надрывающееся воплем звериное начало. Его спасли, а это значит — ему уже не желают смерти. Просто надо было понять, кто и зачем его спас.
Он понял, что не сможет встать на ноги — тело слишком ослабело от лежания и слишком устало от непредусмотрительно сделанных упражнений. Но он мог поворачивать корпус, главное было — не отпускать колени и сдерживать стоны.
Он привык к темноте. Слева он разглядел какую-то бутыль на длинной палке, от которой отходил то ли провод, то ли шланг. У стены — стол, на котором стояло множество бутылочек поменьше, котел, что-то, смахивающее на жаровню или просто горелку. Напротив кровати — темная, неразличимая почти дверь без ручки. Справа — окно, занавешенное черными шторами. Стул совсем рядом с кроватью, и все. В комнате темные стены, только потолок традиционно белый или просто светлый. И никакой видимой лампы. Какое-то царство всепоглощающей тьмы, комната ожидания перед адом.
Он почувствовал, что если не ляжет сейчас сам, то упадет без сознания, и это его испугало. Там, по ту сторону, жили какие-то странные призраки, встреча с которыми не была долгожданной. Там был затхлый шкаф, свет, в который невозможно было попасть, и черт его знает, что еще, столь же непонятное и ужасающее. Ему показалось, что в его жизни хватало дерьма и кошмаров, чтобы сейчас добавлять к ним кошмары во сне.
Подушка была мокрой от пота, и тут ему пришла в голову новая мысль.
Ни жажды, ни голода, ни желания опорожниться — вообще ничего. Он стал прикидывать, сколько прошло времени с тех пор, как он мог сделать одно, другое или третье в последний раз, и по всему выходило, что времени прошло предостаточно. Он не умер тогда, в этом светлом тоннеле, что бы его появление в его жизни ни вызвало, но не умер и от истощения или от обезвоживания. Он не в состоянии нормально двигаться, почти не может говорить, не может даже позвать на помощь своего похитителя или спасителя. Но раз он жив — кто-то поддерживал в нем жизнь.
