А Он только помотал головой. Я уверен: он был убежден, что видит перед собой буржуа, зараженного грубым материализмом, или кровососа, неспособного ни осознать несчастья обездоленных, ни посочувствовать им.
P.S. Это интервью длилось с 1130 до 17 часов. Пообедав в Hotel Yevro Parsky[267] с моими пятью гидами и сопровождавшими, я в 11 уехал в сопровождении Триваса и Рут Кеннел в Москву. Как я узнал позднее, между Тривасом и Рут произошла яростная перебранка, потому что она отказалась с ним переспать. Мне она заявила, что уверена – если она не согласится ему отдаться (а она не согласилась), то он выдавит ее с должности моего секретаря в поездке, потому что у него больше влияния в Обществе культурной связи, чем у нее.
>3 дек. 1927 года, суббота. Москва
Что меня удивляет в России – так это неизменный и постоянный холод и снег. Всюду примерно одно и то же: за пределами больших городов – огромные пространства, покрытые снегом, среди которых встречаются пятна лесов, а иногда – занесенные снегом деревеньки с одинокой церковью и стаями галок, города с их кремово-белыми домами и светлые башни церквей… Как только вы приезжаете в Россию в ее сегодняшнем состоянии (да к тому же задумываетесь о санитарии), вы сразу начинаете возмущаться грязью. Это превращается в главную мысль, которая гложет вас все время, пока вы находитесь в этой стране: что в супе могут оказаться клопы или тараканы, что в постельном белье или в воде может быть какая-то грязь – и, главное, что со всем этим делать? Меня всегда удивляет, что страна с населением 150 000 000 человек, находящаяся рядом с современной Европой, не выработала у себя отвращения к грязи. И даже здесь, на этой лучшей в стране железнодорожной линии между Ленинградом и Москвой, меня не оставляет эта мысль. Как и мысль о том, что ни в Москве, ни где-нибудь еще в России я не смогу попробовать по-настоящему приятную и вкусную пищу. У всех блюд здесь, увы, есть одно общее свойство: они тяжелые и клейкие, и мысль об этом для меня почти непереносима. Даже после столь краткого пребывания в стране я обнаружил, что пристрастился к водке: водка сама по себе, водка в чае, водка в десерте – и со всем этим справляюсь. И что еще хуже – так далеко от дома я нахожу успокоение в общении только с двумя людьми – это Рут Кеннел и Скотт Неринг. Рут прекрасно понимает жизнь и спокойно, по-философски к ней относится; Неринг дорог мне своей твердой (и, может быть, бесполезной) преданностью делу помощи обездоленным. Всякий раз, когда я думаю о нем (и тем более знаю, что его увижу), у меня возникает такое чувство, что в этом огромном и чужом для меня мире у меня есть друг. Вот и сегодня он должен прийти с какими-то важными новостями. А Рут, наверное, наконец-то узнает, будет ли она вместе с Тривасом сопровождать меня в поездке по России. Я очень надеюсь, что да – ведь к данному моменту она ясно продемонстрировала мне свои высокие интеллектуальные и дипломатические способности.
