вышел из строя, — Кэмерон печально покачал головой. — На этой неделе игру отменили, очевидно. Даже не сказали, когда мы будем снова играть.
— Ты ведь вернёшься, да? — спросил Гордо.
Я сглотнул.
— Сомневаюсь, — мой голос был грубым. — Нельзя напрягаться как минимум восемь недель.
— Чёрт возьми, приятель! — прорычал Кэмерон. — Мы не можем потерять ещё и квотербэка!
— Ещё и квотербэка! — согласился Гордо, качая головой.
Я моргнул. Я всегда думал, что Гордо мне завидует, хотя бы чуть-чуть. Например, втайне хочет сам быть квотербэком. Может быть, поэтому он не казался мне таким искренним.
— Так где были вы, ребята, когда это произошло? — спросил я.
— На наказании, — сказал Гордо. — Мы перекрыли дверь и всё такое. Люди кричали. Было чертовски страшно.
— Я был в туалете, — вставил Кэмерон, слегка кашлянув. — Услышал выстрелы и остался там. Да, как сказал Гордо, было страшно, — Кэмерон покачал головой, но его лицо будто застыло.
Слово «страшно» едва ли описывало тот ужас, который я видел. В моей голове промелькнуло изображение столовой. После. Красный пол. Дыра в моём животе.
Стоп. Сейчас нельзя было об этом думать. Не тогда, когда я должен был держать себя в руках ради похорон Джейка.
Я настоял на том, чтобы прийти. Я хотел пообщаться с людьми, поделиться… чем-нибудь. Но Гордо и Кэмерон совсем не были на той же волне. Полагаю, всё было иначе, если ты заперся где-то в комнате, тебя не ранили, ты не видел кровопролитие своими глазами. А ещё, Гордо и Кэмерон никогда не казались сентиментальными парнями. Джейк был единственным, с кем я действительно мог бы поговорить.
Я снова осознал потерю Джейка, что отозвалось уколом боли и заставило быстро вдохнуть. Этот парень был со мной в одной команде так долго, сколько я себя помнил. Летом, на софтболе, он был рядом, протягивал мне биту, стоял на базе в маске кетчера, когда я был подающим. На футболе мы с ним работали на поле так, будто умели читать мысли друг друга. И даже не важно было, что он значил для меня. Я нормально смог бы больше никогда его не видеть, если бы знал, что он где-то там, живёт своей жизнью. Ему было семнадцать. Тот факт, что он лежал там, в гробу, был таким неправильным.
Я глубоко дышал, пытаясь заставить себя расслабиться.
— Давайте склоним головы, — сказал священник, поднимаясь на подиум. — Отец Небесный, пожалуйста, будь с нами в этот момент невыносимой скорби. Нашему пониманию не поддаётся то, почему лишили жизни стольких прекрасных, ярких и многообещающих молодых людей. Почему мы потеряли любимых учителей и руководителей, которые посвящали свои жизни служению и защите наших детей. Мы стоим в глуши, как Иов, и плачем — почему, Господи? Почему сейчас? Почему в нашем обществе?
