— Что же вы предлагаете практически? — спросил генерал вставая.
Комбриг ответил не сразу. "Испытывает меня или в самом деле нуждается в совете?"
— Нам могут и не поверить. Весу мало… — развел руками Шмелев. — Но на вашем месте я бы обратился в Москву. Может, командующему следовало бы переговорить со Сталиным…
"Ого! Храбрый какой!" — удивился генерал и побледнел, будто чего–то опасаясь. С минуту стоял неподвижно, позабыв даже шевельнуть неловко поставленными в момент поворота ногами. Потом заставил себя улыбнуться и спросил, сузив глаза в прищуре:
— С кем это воевать собираешься?
— Хотя бы с немцами, — поспешно ответил Шмелев, будто давным–давно вынашивал эту мысль.
— Что ты, голубчик! — всплеснул руками Ломов. — Да как можно? С Германией мы имеем пакт…
— Нет им веры…
— Кому? — изумился Ломов. — Пактам? Но это же наша линия, одумайся!
— Понимаю. Но где гарантия, что фашисты не доберутся и до нас? ответил Шмелев и болезненно сморщился.
Некоторое время в кабинете стояла тишина.
— Вы можете все это изложить письменно? — неожиданно спросил генерал.
— За свои слова головой ручаюсь!
Ломов кивнул в ответ и, давая понять, что разговор исчерпан, спросил, где устроился ночевать, и когда узнал, что Шмелев зашел в штаб прямо с дороги, сам позвонил в гостиницу, наказал приготовить для него отдельный номер.
Попрощался генерал так же добродушно. На лице его было выражение человека, завершившего некое сложное и запутанное дело.
Шмелев ушел, веря во что–то доброе и разумное в людях. "Черт возьми, можно, оказывается, и на ножах быть, и отстоять свою точку зрения. Нужна только твердость и еще раз твердость", — подбадривал себя Шмелев, выходя из штаба.
Николай Григорьевич сразу не пошел в гостиницу. Он только сейчас почувствовал, как разболелась голова, — то ли натрясся в машине, то ли нервное напряжение, сменившееся после встречи с генералом нежданной радостью, были тому причиной, но он решил часок–другой побродить по городу. И тихие улицы Минска, и мостовые, покрытые бурым, размякшим, как кисель, снегом, и сами дома, преимущественно деревянные, с тополями, на которых одиноко и печально висели старые грачиные гнезда, — все в нем было простым и будничным, но сейчас мир для него казался иным. Ему не надо волноваться; стычка с генералом, кажется, кончилась примирением, хотя он, Шмелев, ни в чем не уступил ему. Вот он шагает по городу, видит множество окон, в которых теплятся огни, осязает на щеках, на пересохших губах влажную изморозь, различает сквозь наволочь оседающего тумана крупные звезды и чувствует себя легко и приятно. И вдруг вспомнил, что, уезжая, не предупредил жену. "Как глупо! Теперь она, наверное, не спит, ждет", забеспокоился Николай Григорьевич и решил тотчас идти на междугородную телефонную станцию. Дождавшись вызова, Шмелев радостно бросился в переговорную будку.
