Николай Сараев, который все время жался ко мне, не отходя ни на шаг, вдруг остановился. Я оглянулся, но Сараева уже не было. В последнюю минуту увидел его почти у самого танка, до которого оставалось не больше сорока шагов. Не скрою, худая мысль на мгновение промелькнула в голове: «Не в плен ли?» Страшная эта мысль могла бы и не прийти, ежели б я не видел, что немалое число наших бойцов, среди коих были, конечно, и минометчики, не расставшиеся с основной массой своих однополчан, – немалое их число подымало руки. Так, может, и Коля Сараев, которому Саша Крупецков совсем недавно выдал комсомольский билет, – может, и он?.. Из танкового люка высунулась голова немца, затем он вылез наполовину со своими засученными, как у головореза, рукавами:
– Рус, сдавайсь... капут!..
Танкетка двигалась, а Сараев пятился перед ней назад.
– Ма-а-ма-а-а!!! – услышали мы голос юноши.
От этого ли раздирающего душу крика, от уверенности ли, что русский солдат собирается сдаться в плен, немцы остановили танкетку. Тот, что высунулся из люка, повторил:
– Рус зольдат, сдавайсь!..
И тут случилось то, во что ни немец, ни мы не могли поверить: Николай, наш Коля, «красная девица», наш застенчивый молчун в одну секунду отстегнул противотанковую гранату и после исторгнутого, видимо, так же непроизвольно, как за минуту до этого, слова «мама», срывавшегося с наших уст всегда в минуты смертельной опасности, метнул ее в танк, не целясь, разумеется. Огромной силы взрыв бросил меня, Усмана Хальфина, сержанта Гужавина, Фокина и Светличного, да и еще нескольких минометчиков, находившихся ближе к танкетке, бросил нас на землю. Когда же дым рассеялся, мы увидели неподвижный танк, а из его люка вниз головой висел долговязый немец с засученными выше локтей рукавами. Перед танкеткой, в двух-трех метрах от нее, лежал Сараев.
– Товарищ политрук! Товарищ лейтенант! – услышали мы вдруг голос сержанта Фокина. – Вы идите, а мой расчет будет прикрывать вас. Во-о-он уже еще одна танкетка показалась!.. – И он скомандовал: – Связать несколько гранат!
Мы быстро двинулись дальше, а что произошло после нашего ухода, узнали от Николая Светличного, не пожелавшего оставить своего товарища одного с его расчетом. Когда танкетка уже приблизилась едва ли не вплотную, Фокин скомандовал еще раз: «Ложись!» – а сам побежал к танкетке. Немецкий танкист выстрелил в Фокина, но раненый Николай, а может быть, уже и убитый, был так близко, что упал прямо под гусеницу продолжавшей движение танкетки...
