– Ах, да ведь точно! – обрадовался князь. – Илья Иваныч, вот уж верно – сама судьба тебя сюда привела! Воевода, распорядись там, улучите минуту удобную, дайте Илье Иванычу выехать!
– А может, и не надо выезжать-то? – вкрадчиво спросил молодой гридень. – Ты, княже, меня выслушай – у меня думка одна образовалась…
Всеволод пристально осмотрел парня с головы до ног. Лет девятнадцати всего, кудрявый, безусый почти. Так, наметились несколько волосин на верхней губе. За спиной – лук и тул со стрелами.
– Ты кто таков? – резко спросил князь. – Из моей дружины? Пошто без спросу влезаешь?
– Александром звать, исповедника твоего сын. Зимусь в гридни произведен, удостоился.
– А, помню тебя, кажись, – прищурился Всеволод. – Алешка Леонтьев. Ты вроде как Змею Горынычу стрелу в нёбо всадил. И чего ж ты там придумал, попович?
– А вот! – натянул тетиву хоробр. – Гляди!
Выпустил он стрелу метко. Точно в одну из пастей Кобалога вошла. Но сначала казалось, что на этом и все – вошла и вошла, проглотил ее Кобалог. Эта страхолюдина землю ела, камни грызла, смолу вареную пила. Что ему стрелка тонкая?
Ан нет. Не понравилось Кобалогу угощеньице. Помереть-то он не помер, но заревел недовольно, дым черный выдохнул.
– Ты, Алешка, в говно ее макнул, что ли? – спросил Всеволод. – Чего он орет так?
– Да не, княже, это соль обычная, да перец заморский, – ответил молодец. – Острая стрела получилась!
– Это ты умно придумал, хвалю, – кивнул князь. – Перца жалко, конечно, цареградцы за него сейчас втридорога дерут… но для такого уж дела не жалко. Эй, малой, сбегай на поварню, еще соли с перцем принеси сюда! Только не все бери, а то что мне потом, пресную репу жевать, как смерду?!
Через несколько минут Кобалога принялись обстреливать уже не на шутку. Держать рты закрытыми у него не получалось, и в них то и дело залетало все новое угощение. Разохотившийся князь принялся пробовать и другие пряности, велел доставить ему все острое, жгучее и соленое. Оказалось, что шафран, кардамон и гвоздика Кобалогу безразличны, а вот горчицу и имбирь он не полюбил даже сильнее перца.
– Тоже свой вкус имеет, – глубокомысленно молвил Всеволод. – Ишь.
Какое-то время Кобалог упрямился. Катался по-прежнему, колотился в стены, орал благим матом и угрожал страшными карами. Но в конце концов ему стало совсем уж невкусно, а стены Владимира поддаваться по-прежнему не поддавались. Сделал Кобалог еще один последний виток – и укатился вдаль.
