— Какое это имеет значение?
— Маргарета — живой классик юриспруденции, — продолжал Блумберг. — Сын тоже сделал себе имя. Успешный бизнесмен, владелец недвижимости, заседавший в правлении нескольких компаний.
— Но ведь это не играет никакой роли? — спросил я с нарастающим раздражением.
Между тем мне вспомнились мои собственные слова. Такое случается только с алкоголиками и наркоманами. Конечно, это было утверждение, построенное на предрассудках, но также на эмпирическом опыте и статистике. Иногда приходится закрывать глаза на исключения, чтобы не сойти с ума.
— Вообще-то, это не должно играть никакой роли, — произнес Блумберг, однако между строк читалось, что это все же играет роль и он вовсе не находит это странным.
— Сын Маргареты Ольсен, — задумчиво произнесла Ульрика. — Сколько же ему… было лет?
— Кажется, тридцать два. Или тридцать три. Смертельный удар, нанесенный колющим предметом. Полиция пока не разглашает детали. Во время допроса они очень интересовались, что делала Стелла вчера вечером и ночью.
— Когда его убили? — спросила Ульрика.
— Точно не известно, но свидетели слышали крики и шум около часу ночи. Вы слышали, как Стелла пришла домой?
Ульрика обернулась ко мне, и я кивнул.
Я вспомнил, как лежал и ворочался в кровати, не в силах заснуть. Вспомнил эсэмэску, которую послал, не получив ответа. Выходит, моя тревога была оправданной. Вспомнилось, как Стелла пришла домой, как возилась в ванной и постирочной. Сколько было времени?
— Должен найтись кто-то, кто обеспечит ей алиби, — сказал я.
Ульрика с Блумбергом дружно посмотрели на меня.
Микаэль Блумберг предложил подвезти нас домой на своей огромной машине. Летний вечер оказался очень теплым, по улицам города прогуливались люди, словно бы ничего и не случилось. Владельцы собак и молодежь, возвращающаяся с вечеринок, люди, идущие домой, или из дома, или куда глаза глядят, работники ночных смен и страдающие бессонницей. Повседневная жизнь продолжалась, невзирая на то что вся наша жизнь висела на волоске.
Когда мы подъехали к дому, Блумберг спросил, может ли еще что-нибудь для нас сделать. Он готов остаться и побыть с нами.
— В этом нет нужды, — заверил я его.
Ульрика стояла у машины, разговаривая с ним, я же поспешил в ванную. Меня прошибал пот, во рту пересохло. Я выпил воды из-под крана и обмыл лоб.
Когда я вышел в кухню, было далеко за полночь. Ульрика сидела, обхватив голову руками. Несмотря на поздний час и мои возражения, она начала обзванивать своих знакомых в полиции, журналистов и юристов — всех, кто мог чем-то помочь. Я сидел напротив, выискивая в Сети информацию о событиях на Пилегатан, Кристофере Ольсене и его маме-профессоре.
