— По ходу, многие водят тебя к себе на хату.
Она смеряет его взглядом, и к ней возвращается уверенность.
— Ты на что намекаешь? Ты-то здесь каким боком?
— К примеру, Шон.
Он как будто заехал ей кулаком под дых.
— Та не… он был не такой. Мы просто дружили.
Теперь уже мощный удар в живот получает Фрэнк Бегби. «Он был не такой». Франко принял подколки Ча Моррисона за стандартную разводку, но, похоже, они основаны на реальных фактах. Какой парень согласится «просто дружить» с такой девахой? Хотя все это надо будет обмозговать потом. Франко втягивает воздух, пытаясь перезагрузиться.
— Все равно странно, что ты не осталась малехо побухать. Ты ж любишь кирять, я слышал.
— Я уже три недели в завязке и даже если б бухала, то не стала бы пить рядом с этим Ларри.
— А со мной бухнешь? — предлагает Франко, когда на дороге, прилегающей к парку, останавливается бордово-белый автобус Лотианской транспортной компании. Впереди, на размокших футбольных полях, сидят чайки — как будто вьют на земле гнезда. — Может, малехо перетрем за то, что мы говорили?
Фрэнсис обхватывает себя руками.
— Я — АА, — говорит она, явно расстроенная собственной заявой.
— Я тож, — улыбается Франко. — Ну, не совсем АА, ходить на собрания мне западло, но бухать не бухаю. Давай по кофейку? Ты где-то рядом живешь?
— Угу, вон там, — говорит она, кивая на туманный Линкс, и они идут туда вместе.
Шагая рядом с молодой девицей по Литу, Франко переносится в прошлое, когда еще была куча возможностей, пока вечно сжимающиеся тиски насилия не начали вычеркивать варианты. Холод проникает в грудь, но Фрэнк испытывает странное умиротворение, неторопливо пробираясь призраком сквозь морской туман: с одной стороны, местный, а с другой — чужой в этом городе, как во сне. Он слушает свою спутницу, наслаждаясь успокаивающим ритмом женского эдинбургского акцента, вопросительной интонацией некоторых слов. Это дежурная бодяга анонимных алкоголиков — ее речь пересыпана словечками «путешествие» и «примирение», но все звучит неуклюже и наигранно, будто ребенок примеряет на себя взрослую одежду. В какой-то момент она поднимает брови и спрашивает:
— Как ты можешь сидеть в завязке, если не ходишь на собрания?
— Я не бухаю.
— Но это ж болезнь, и…
— Та какая нахуй разница, — отмахивается он. — Это называется выбор. Когда-то я выбрал жизнь дебила. А теперь выбираю другую жизнь. Проще некуда. Ты ходишь на эти собрания, и там полно типа завязавших обсосов, которые накачиваются никотином и кофеином, но циклятся на кире.
