«Шон… Какого хуя…»
— Я пока больше ничего не знаю, — говорит Элспет с грустью, досадой и болью в голосе. Новость, конечно, шокирует, но Джима Фрэнсиса больше поражает интонация, ведь они с сестрой не очень хорошо расстались. — Мне ужасно жаль…
Мозг Джима обжигают вопросы, которые всплывают в голове, соревнуясь между собой за его внимание. Он втягивает воздух через нос, наполняя легкие. Вспоминает Джун — бабу, от которой у него Шон и другой пацан, Майкл. Тогда она показала ему первенца с какой-то демонстративной гордостью. «Вот видишь? Видишь, на что я способна?» Он почувствовал странное самодовольство, которого никак не мог выразить, а больше ничего. Потом пошел в паб, купил всем бухла и нажрался сам. Внезапно сознание опаляют образы: лицо младенца Шона, потом лица Джун и всех парней в пабе. Наконец — лицо Элспет, его сестры, которая сейчас молчит в трубку. Как она гордилась тогда, девчонкой, что стала теткой. Казалось, все они из какой-то другой жизни, прожитой кем-то другим. Он смотрит на свое загорелое лицо в зеркале на стене. Мелани вертится сзади, отражается ее напряженное лицо. Когда родились Грейс и Ева, все было иначе. Он чувствовал себя каким-то маленьким, зато частицей бескрайнего космоса и, закружившись в калейдоскопе эмоций, плакал и сжимал ее руку.
— Ты еще тут? — Голос Элспет в трубке.
— У тебя есть номер Джун?
Элспет медленно произносит цифры, которые он свободной рукой вбивает в айфон.
— Ясное дело, приеду. Наберешь мне, если будут подробности?
— Конечно наберу.
— Спасибо… — выкашливает он и кладет трубку. — Шон, — говорит он Мелани. — Его больше нет.
— Господи, — Мелани прижимает ладонь ко рту. — Как это случилось?
— Нашли мертвым в Эдинбурге. — Голос у Джима бесстрастный и ровный. — Мне надо смотаться туда на похороны, ну и выяснить, что случилось, ясное дело.
— Конечно, — потрясенно говорит Мелани, обнимая его; он напряжен: свитер надет как будто на бронзовую статую. — Что сказали?
— Он мертв — это все, что я знаю.
Она расслабляет руки, но не отпускает его. Состояние Джима напоминает ей, как она впервые попыталась его обнять, когда они только сошлись: эта страшная жесткость во всем теле.
— Мне так жаль, что я никогда его не знала. И Майкла тоже.
Джим молчит, невозмутимый и неподвижный, как его скульптуры. Мелани чувствует, как его напряжение просачивается в ее тело и оно тоже затвердевает. Разжав объятия, она опускает руки.
— Ты же ни во что не будешь там ввязываться?
