Голова, похожая на тыкву, ткнулась вниз и на диво тоненьким голоском ласково проговорила:
— Тодось, пан Тодось, да погодите. Вот темперамент, а читаешь — такой лиричный, как вареники в масле. Извините, пан, как вас?
— Сотник! — ответил, выпрямляясь, Лец-Атаманов.
— Ну, так и Богдан Хмельницкий был сотник! А это наш прославленный, вы, пожалуй, и не догадываетесь…
— О, прорвало на беду Загнибеду, — снова буркнул пассажир на нижней полке.
— Слышите? И тут же в рифму. Талант! Даже если б и не знал, что это, можно сказать, гордость Украины, посреди целой ярмарки узнал бы. А вы что хотели, голубчик?
Сотник недоверчиво поглядел на нижний диван, на бахрому брючин и, еще выше поднимая голову, спросил:
— В Знаменке отстал один командир. К вам не сел?
— Не было. К нам никому нельзя.
Лец-Атаманов взглянул на Нину Георгиевну — она прислушивалась к разговору в купе.
— А что это за вагон?
— Э-э, голубчик, это не простой вагон, а, можно сказать, судьба, да-да, судьба Украины. Это, голубчик, ми-и-с-сия. Дипломатическая миссия к французам в Одессу.
Лец-Атаманов невольно втянул голову в плечи.
— Миссия, — повторил тот же дипломат и зажевал губами, над которыми висели два, похожих на обтрепанные веники, уса. — Вот поезд стоит, а вы знаете, голубчик, что сейчас от нашей поездки, можно сказать, зависит все. Да вы садитесь.
— А где же дама ваша? — пробурчал из угла все тот же надтреснутый, хриплый голос.
— Просите, просите. А кто она такая? А то, знаете — тут государственные дела. Что-нибудь ляпнешь, а оно, может, секретное, или, так сказать, потайное, по-нашему.
— Это моя… — ответил сотник голосом, который даже ему самому показался приниженным, — она настоящая украинка.
— О, так пожалуйста, просим, — завозился дипломат на верхней полке.
Лец-Атаманов выглянул в коридор и позвал:
— Нина Георгиевна, зайдите.
Нина Георгиевна охотно переступила порог. При ее появлении два дипломата, молча сидевшие на диване, сонно кивнули головами и неохотно подвинулись, но когда она подняла на них свои голубые глаза с длинными ресницами, дипломаты поспешно вскочили.
— Просим!
— Пожалуйста, пани!
Еще больше засуетился дипломат, сидевший на верхней полке. Он неуклюже спустил ноги и, быстро зажевав губами, икнул:
— Ой, то есть, пардон. Вы, пани, сядьте немножко в профиль, пока я… Знакомьтесь. Это наш, прошу, отвернитесь еще чуток… наш известный профессор и министр, пан…
— Потуга, — подавая руку, сам назвал себя смуглый пассажир с лихорадочно блестевшими глазами. У него было сухое лицо и золотые очки на длинном носу.
