Белая выпушка, припорошенная снегом, так и ходила на ее груди. Она дышала, как загнанная косуля. Наконец проговорила:
— Я хотела поискать в последних вагонах своего знакомого, а двое казаков…
Она не договорила: ее душили слезы.
Лец-Атаманов посмотрел на конец эшелона и сразу вспомнил. И тогда были те же самые казаки, на разъезде у Крюкова. Там эшелон под вечер стал на запасный путь, и оттого хвост его терялся в темноте.
В тот вечер сотник вышел на полотно, исчезавшее в белой дали, и погрузился в воспоминания. Пришли на память дни, когда еще он учился в сельскохозяйственной школе, пришел на память кружок «настоящих», чтение стихов Мазепы, споры о будущих путях Украины, мечты о гетманах, о казацких жупанах… И вот теперь реализация этих далеких мечтаний!
Ночь уже спускалась в соседние кусты, навевая тоску, холодную, как снег, падавший ему на лицо. Гнетущая тишина скрадывала в пухлом снегу медленные шаги. Вдруг в кустах послышались голоса, потом крик:
— Иди за нами! — и затем грязное ругательство.
— Куда вы тащите? — закричал другой. — Ведь это же овраг… Ну, ведите меня к вашему командиру. Что я такого сделал? Я хотел проехать…
Голос дрожал и был на грани плача, но второй, грубый и властный, снова крикнул:
— А может, ты шпион большевистский!
— Выдумаете! Я их и в глаза не видел… Ой, караул!
Лец-Атаманов привык уже к таким картинам в своей армии, но зачем же возле самой станции, где могли услышать крестьяне?
Он выхватил револьвер и, цепляясь за кусты терновника, побежал к оврагу. Кричавшему, видимо, заткнули уже рот, и он только бессильно мычал.
Выскочив на прогалину, сотник властно закричал:
— Стой!
Двое казаков от неожиданности отпустили третьего, штатского, и он, не выпуская из рук дорожный саквояж, шлепнулся на снег. Лец-Атаманов подошел ближе. Его лицо рядом со стволом нагана было, должно быть, таким яростным, что двое казаков, Кавуля и Береза, сразу вытянулись в струнку.
— Это что такое? — спросил их сотник, тыча наганом в штатскую спину на снегу.
— С буферов сняли! Видать, шпионский агент.
— Пан командир, — завопил, поднимаясь со снега, щуплый человечек с реденькой бородкой. В рыжих волосах белел снег, как птичий послед на полу. — Какой из меня шпион? Я даже не знаю, с чем его едят. Я себе знаю шить шапки.
Брезгливая гримаса искривила лицо Лец-Атаманова.
— Лазите тут…
— Две недели валяюсь на станциях.
— Куда вы его тащили?
— В штаб, пан сотник, — ответил Береза, уже осмелев. — А он бежать.
