— Тут ездовые, задвиньте дверь!
Двери перед самым носом захлопнулись с визгом.
— А это какая команда? — остановись у пятого вагона, уже раздраженно спросил Лец-Атаманов.
Кучка казаков, оборотясь на голос сотника, поспешно прикрыла что-то, но Лец-Атаманов успел заметить на полу штуки разной мануфактуры. Чтобы поскорее сплавить непрошеного гостя, один казак в добротной бекеше выбежал к дверям и заискивающе ответил:
— Телефонисты, пан сотник. Что, машиниста? Я малость разбираюсь в этом, только, может, лучше кто-нибудь другой. Вот тут рядом пулеметчики, спросите.
— А Кавуля не знает?
Рябой одноглазый телефонист Кавуля топтался по мануфактуре и, выпучив разъеденный дымом глаз, хрипло ответил:
— Я не из таких. Богиня — этот может.
— Ну, тогда, Богиня, беги сейчас на паровоз. А вы будьте наготове: все может быть.
Телефонист в бекеше растерянно потоптался в дверях и, что-то шепнув Кавуле, соскочил в снег.
Лец-Атаманов наконец подошел к дверям последней теплушки. Он хотел отодвинуть их, но двери не поддавались. За дверями кто-то громко читал. Лец-Атаманов прислушался.
— «…первое — признание Директорией советской власти на Украине, — доносилось из-за дверей, — второе — строгий нейтралитет Украины в активной борьбе против войск Антанты, Деникина, Краснова и поляков; третье — активная борьба с контрреволюцией. Это положение принято вашей чрезвычайной комиссией и передано по радио Российским советским правительством как нам, так и Директории. Мы уже согласились на эту платформу и на перенесение переговоров в Харьков…»
Лец-Атаманов стоял под дверью, ошеломленный. Он одновременно ощутил и прилив какой-то неожиданной радости: «Может, в самом деле уже до чего-то договорились, конец войне, конец блужданиям?» — и в то же время кольнула обида: он, командир, не знает, что творится в Директории, по воле которой они блуждают в снегах, а какие-нибудь казаки… Но из каких же источников? Сотник нервно забарабанил в дверь.
— Кто там?
— Это я, командир батареи.
За дверью засуетились, зашелестели бумагой и зашлепали по полу валенками. Наконец дверь отодвинулась. Казаки искусно делали вид, что заняты истреблением «унутреннего врага».
— Бунчужный, и ты здесь? — спросил удивленный сотник.
Дородный, в ладно пригнанной шинели, бунчужный, с длинными казацкими усами, запинаясь ответил:
— Пулеметы проверяем, пан сотник.
— А что это вы читали?
Казаки переглянулись.
— Словесностью занимались, пан сотник, — опять ответил за всех бунчужный.
