Угловая двухкомнатная квартира была отдана «морячке» и её мужу, вероятнее всего моряку, капитану какого-то ранга и двум вполне взрослым дочерям.
Когда в центе города был отстроен дом для военных, по-моему, по адресу улица Академика Павлова, она спускалась к реке (на другом берегу стоял Благовещенский собор). Как и сквер, который строили солдаты моего отца; то семья «морячки» получила там квартиру.
И Позины в то же время получили там же. Во всяком случае их не стало больше в доме на Салтовке. Съехали. А мы остались, опростились, наша семья, и дружили с простыми. Правда денег не покупку мне велосипеда маме моей одолжили семья Шепельских (два сына: Влад и Ленька-«сумасшедший» о котором у меня есть стихотворенье «А Александры Васильевны гроб! Тихо тогда выносили…»). Шепельские занимали квартиру на первом этаже во втором подъезде нашего дома.
Беба и Додик Тернеры жили как мы, в квартире с двумя соседями, но на первом этаже и в другом подъезде. У них в комнате было всегда зашторено. У них было двое детей, младше меня: Мишка и Лёнька. Мишка по-моему потом жил в Германии. В молодую еврейку Бебу я был влюблён маленьким мальчиком. Все последующие еврейки подруги моей жизни были её отражениями.
* * *
Помню, с отцом ездили на его «Яве», я — сзади.
Помню сидели у какой-то реки, глядя в воду. Молчали. Он не умел. Ему надо бы было что-то вякнуть, пробормотать и прижать меня к себе. Может, я бы был другой. Но он не умел, стеснялся.
И Евгения Леонидовича Кропивницкого. С тем от Долгопрудной пошли к каналу имени Сталина, кажется. И сели. Там был в воде труп розовой собаки рядом, плескался. Евгений Леонидович не спеша говорил об искусстве…
Он был как следует быть. Я полюбил искусство. Но и мой отец в полевой форме мне запал в душу. Я его любил. Я очень сожалею, что он умер, мой отец. Мне бессмертие на хуй не нужно, если б он жил, было бы хорошо.
Липа расцвела. Цветы свисают. Пойду сейчас загорать на террасу. Остатки картошки поставил варить Аромат цветов липы не чувствую. Обоняние никакое.
В детстве у меня было сильнейшее обоняние. Любая травинка мне пахла особо.
За нашим домом был вполне огромный пустырь. Он простирался от здания ремесленного училища и до сараев дома, стоящего далеко на дальней соседней улице. Сараи были куркульские, хозяйственные, капитальные, обмазанные, с висячими могучими замками. В них содержали даже животных. Коров вроде не помню, но козы точно были. А через дорогу от тыльной части нашего дома цвела непролазная южная степь в рост человека. И там рос толстоствольный чудесный лохматый бурьян, похожий на расхристанного и опасного казака. Там планировали пчёлы, трутни, стрекозы вертолётами и такие диковинные дельтапланы насекомых, что я до сих по не разгадал, кто они такие были.
