– Сигару? – предлагает Кеннеди.
– С удовольствием, – отвечает Гари.
– Охотно, – говорит и Гудвин (он еще здесь? А мы о нем забыли).
Все трое переходят в малую гостиную курить. Дворецкий приносит сигары, богатый выбор, но все made in USA. Нет, думает Гари, ни за что, настоящие сигары – только кубинские. И вспоминает, что во внутреннем кармане пиджака у него портсигар, а в нем гаванские сигары, доставленные контрабандой с Кубы. Но помнит он и то, что администрация Кеннеди не так давно наложила эмбарго – ввоз кубинской продукции был категорически запрещен. “Как же мне быть? – размышляет Гари. – Досадно так и не достать мои сигары, раз такой отличный случай. Но что подумает Кеннеди, если я все-таки вытащу их из кармана?” Он медлит, взвешивает за и против и наконец решается: да ладно, авось не полезет в бутылку из-за каких-то гребаных листочков табака, которые скрутили у Фиделя (я говорил, Гари бывает груб). И вот, немножко неуклюже, резко, словно шпагу из ножен, он выхватывает портсигар и в то же самое время смотрит на себя со стороны и видит этот жест, как в замедленной съемке или во сне, и успевает подумать, не рушит ли сейчас свою карьеру, не делает ли харакири, но too late, будь что будет, он слышит свой голос:
– Хотите настоящую сигару, господин президент?
Кеннеди молчит, Гари ждет не дыша, опасается жесткой реакции, дипломатического скандала. Секунда, другая, вечность… Кеннеди все молчит (это реванш за опоздание), а Гари, с протянутым портсигаром в руке, медленно заливается краской, сначала розовой, потом багряной, и наконец его лицо становится того же цвета, что и орденская лента на лацкане пиджака. “Идиот! Идиот! – сокрушается он. – Надо додуматься – угощать президента Соединенных Штатов Америки сигарами, ввозить которые он лично запретил! Да это все равно как если бы вдруг атташе посольства какой-нибудь страны в Ватикане, приглашенный в папский дворец после воскресной вечерни, явился туда, напившись в стельку кровью Христовой и разомлев от вида обнаженных красоток Микеланджело, и между фруктами и сыром по-свойски предложил Его Святейшеству подогнать хорошенькую шлюшку. Идиот! Идиот!” Писатель ругает себя, а секундная стрелка на президентской “Омеге” описывает круг за кругом.
– Охотно, – наконец роняет Президент и говорит дворецкому, терпеливо, безропотно стоящему рядом с коробкой американских трубочек: – Благодарю, Эжен, но мы отведаем гаванских из портсигара нашего друга.
