– На что ты таращишься?
– На озеро Ада.
– На тебя опять накатило?
– Когда мне было шестнадцать, я видел такой же восход солнца над озером Ада. Я сидел на заднем крыльце дедушкиной хижины. Клянусь, тогда было точно такое же красное небо.
– Далеко же ты забрался от озера Ада, старина.
– Так точно. В жизни и не такое бывает.
Вирджил присел рядом с Карлом:
– Не принимай это близко к сердцу, старина. Через восемь месяцев мы сваливаем. А время летит быстро. Нас здесь уже не будет. Мы отсюда драпанем.
Карл снова откинулся на мешки с песком и затянулся сигаретой:
– Вирдж, неужели ты не чувствуешь? Неужели ты не чувствуешь, что все катится в тартарары.
– Что катится в тартарары, старина?
– Не знаю, как объяснить, – начал Карл. – Но всякий раз, когда я отправляюсь в джунгли, у меня возникает такое ощущение, будто я стою у черты, которую не могу пересечь. И я слышу вопли в голове, словно вокруг меня кружит банши, которая тянет меня за собой, искушая переступить черту. И я знаю, что если переступлю черту, то превращусь в Гиббса. И буду говорить: «Да и хрен с ними, это всего-навсего гуки, да и хрен с ними!»
– Угу, – кивнул Вирджил. – Понимаю. Я тоже это чувствую. В тот день, когда погиб Левиц, мне захотелось уничтожить всех этих гадов.
– Левиц!
– Тот парень, которого разорвало пополам «прыгающей Бетти».
– Ох… Выходит, так его звали… Я и не знал.
– Послушай, старина, это дорога в один конец, – сказал Вирджил. – Тот шестнадцатилетний пацан на дедушкином крыльце, что любовался восходом солнца, уже никогда туда не вернется.
– Но иногда я задаю себе вопрос: а что, если он и сейчас там?
Вирджил повернулся к Карлу, и тот увидел, что лицо друга вдруг стало непривычно серьезным.
– Не нам было решать, приезжать сюда или нет. И от нас не всегда зависит, как мы уйдем. Однако мы можем попытаться не потерять в этой мясорубке свою душу. Никогда не забывай об этом. Так что какой-никакой, но выбор у нас все-таки есть.
Карл протянул руку, Вирджил ее крепко сжал.
– Я с тобой полностью солидарен, – сказал Карл. – Нам нужно выбраться отсюда, и желательно жидко не обосравшись.
– Да, это единственное, что нам остается делать, – согласился Вирджил.
Появившаяся на тропинке в сортир еще одна пара ног в тяжелых ботинках протопала в сторону мешков с песком.
– Эй, ребята! – заорал Тэйтер Дэвис.
Дэвис, доброволец из Теннесси, присоединился к военной кампании вскоре после Рождества и сразу прилепился к Вирджилу, как осиротевший утенок. У малыша Тэйтера была персиковая кожа вся в веснушках и лопоухие уши, торчащие, как у детской игрушки Мистер Картофельная Голова. Родители окрестили его Рики, но Вирджил называл его просто Картофельной Головой. Это прозвище намертво прилепилось к Рики, но лишь до того дня, как Рики под шквальным огнем противника удержал занимаемую им позицию, после чего он стал просто Тэйтером.
