Папка со снимками судебно-медицинского вскрытия оказалась самой тонкой – всего пара десятков фотографий восемь на десять. Я сделал глубокий вдох и закрыл глаза, приготовившись к худшему. Затем резко открыл папку, словно сорвав пластырь, и, открыв глаза, увидел улыбающуюся красивую юную девушку. Это было школьное фото Кристал Хаген в девятом классе. Ее причесанные на прямой пробор длинные золотистые волосы обрамляли лицо мягкими кудрями а-ля Фэрра Фосетт, которой тогда подражали все девушки. Кристал улыбалась идеальной улыбкой: пухлые губы приоткрывали белые зубы, глаза лучились едва заметным озорством. Она была очень красивой девушкой – одной из тех девушек, которые нравятся юношам и вызывают отеческие чувства у стариков. Прокурор наверняка демонстрировал фотографию жюри присяжных, чтобы заставить их проникнуться состраданием к жертве. В папке должны были найтись и другие фото, которые прокурор использовал, чтобы вызвать отвращение к обвиняемому.
Несколько минут я разглядывал фото Кристал Хаген. Пытался представить ее живой, представить ее учебу в школе, ее переживания из-за отметок и мальчиков или миллион других терзаний, которые заставляют страдать подростка и которых не дано понять взрослому человеку. Я пытался представить ее взрослой женщиной, когда она из чирлидера с длинными разлетающимися волосами превратится в степенную мать семейства с практичной прической и минивэном. И мне стало безумно грустно, что она умерла.
Затем я увидел следующее фото, и у меня все похолодело внутри. Я поспешно захлопнул папку, чтобы прийти в себя. Лайла тем временем изучала свою папку – дневниковые записи, – причем настолько сосредоточенно, что даже не заметила моей болезненной реакции на фото. Я смотрел на снимок буквально секунду, но и этого оказалось достаточно, чтобы теперь он стоял у меня перед глазами. Я снова открыл папку.
Да, я ожидал, что у нее не останется волос, ведь для того, чтобы сгорели волосы, много огня не требуется. Но вот чего я совсем не ожидал, так это того, что у нее сгорят губы. Ее зубы, белоснежные на школьной фотографии, теперь торчали, все в желтых пятнах от жаркого пламени, из челюстной кости. Она лежала на правом боку, демонстрируя расползшиеся ткани на месте того, что некогда было левым ухом, щекой и носом. Лицо превратилось в застывшую в немом крике черную маску обуглившейся кожи, голова из-за сокращения мышц шеи была вывернута назад, к левому плечу. Ноги прижаты к животу, как у эмбриона; мясо на бедрах и икрах расплавилось до кости, обгорело и сморщилось, точно вяленая говядина. Обе ступни превратились в культи. Пальцы правой руки загнулись к запястью, уткнувшемуся в грудь. Все суставы были скручены узлом, поскольку хрящи и сухожилия съежились от нестерпимого жара.
