– Ну, это совсем другая история, – вздохнул Вирджил.
– Я весь внимание, – сказал я.
– Эта история, которой я не могу с тобой поделиться. Я поклялся Карлу, что никому ее не расскажу. Я держу свое слово и не собираюсь его нарушать.
– Но если это поможет прояснить вопрос…
– Это история Карла, не моя. И принимать решение только ему. Он не рассказывал о ней ни одной живой душе, ни своему адвокату, ни присяжным. Я умолял его поговорить об этом на суде, но он наотрез отказался.
– Это случилось во Вьетнаме?
– Да, там.
– Ну и что это может доказать? – спросил я.
Вирджил тотчас же ощетинился:
– По какой-то причине Карл заинтересован в беседах с тобой. Мне этого не понять, но он, похоже, хочет пустить тебя к себе в душу. Быть может, он расскажет тебе, что случилось с ним во Вьетнаме. Если действительно заговорит, ты сразу все поймешь. Карл Айверсон, даже если бы ему грозили все муки ада, не стал бы убивать эту девушку.
После встречи с Вирджилом я заскочил в офис государственного защитника, чтобы забрать оставшиеся материалы дела, взвалил их на плечо и поехал домой, по дороге жонглируя всеми «за» и «против» Карла Айверсона с учетом полученной противоречивой информации. С одной стороны, Карл Айверсон полез в джунглях под пули, грудью закрыв товарища. А с другой – оказался больным на всю голову ублюдком, способным оборвать жизнь невинной девушки ради удовлетворения извращенных половых потребностей, – короче, два разных человека в одном. И в коробке на моем плече наверняка должно было найтись объяснение, как доктор Джекилл превратился в мистера Хайда. Коробка показалась мне еще тяжелее, пока я тащился по лестнице на второй этаж.
Я был уже на верхней ступеньке, когда Лайла открыла дверь своей квартиры, увидела меня и, ткнув пальцем в коробку на моем плече, спросила:
– А это что такое?
– Оставшиеся материалы по делу Карла. Я только что их забрал.
У Лайлы загорелись глаза.
– А можно мне посмотреть?
С тех пор как Лайла прочла стенограмму вступительного слова прокурора, дело Карла стало моей приманкой, ключом к сердцу Лайлы, способом заманить ее в свою квартиру и провести время в ее обществе. Я явно покривлю душой, если скажу, что мои усилия раскопать дело Карла Айверсона никак не связаны с нежными чувствами к Лайле.
Мы прошли в мою квартиру и принялись рыться в коробке, в которой лежало несколько десятков папок разной толщины, на каждой или стояло имя свидетеля, или была сделана пометка типа «судебная экспертиза», «фотографии», «расследование». Лайла вытащила папку с пометкой «дневник», а я ту, на клапане которой значилось «фотографии судебно-медицинского вскрытия». Я вспомнил, как прокурор в своей вступительной речи предупреждал о негативном воздействии снимков на психику нормального человека. Я также вспомнил рассказ Бертела Коллинза, государственного защитника Карла, о том, какую реакцию вызвали у него эти фото, когда он впервые их увидел. Мне нужно было посмотреть на снимки – и не потому, что их созерцание было так уж необходимо для проекта. Нет, мне хотелось понять, что именно произошло с Кристал Хаген. Ее имя из некой абстракции должно было наконец обрести лицо, а кости – обрасти плотью. Я должен был проверить себя на стойкость и силу духа.
