Трупик ребенка был черный. «Это результат заражения крови», — сказал врач тюремной больницы. О моем избиении в контрразведке он, казалось, забыл.
Потом мне говорили, что я ничего не понимала. Часами смотрела я в потолок, лепетала, как ребенок.
— Заговаривается, рехнулась, — шептались вокруг.
Лишь через две недели сознание вернулось ко мне.
Вскоре мне объявили, что по ходатайству родственника — офицера царской армии — меня освобождают до суда на поруки. Но я должна ежедневно являться в контрразведку для регистрации.
— Это же совершенно ясно, — объяснил мне наш подпольный организатор, — что как только уедет твой поручитель, тебя расстреляют без всякого суда. Надо бежать подальше в тыл, туда, где они уже достаточно напились нашей крови. Завтра мы едем в Екатеринодар.
Он достал мне подложные документы и невзрачное зимнее пальтишко.
Поезд на Екатеринодар уходил рано утром. Обмотав голову платком, с мешком за плечами взбиралась я по ступенькам вагона. С виду я ничем не отличалась от тысяч мешочников, наводнявших в те годы поезда и вокзалы. Мой спутник тоже ничем не выделялся в этой серой, унылой толпе.
Поезд шел по местам недавних жестоких боев. То здесь, то там виднелись небольшие курганы и бугорки — иногда с крестом, иногда просто с дощечкой или красной ленточкой на шесте. Оттепель обнажила конские скелеты, над ними кружилось воронье. Навстречу поезду неслись разбитые снарядами будки путевых сторожей, сожженные казармы ремонтных рабочих, обгорелые станции, временные на шпалах мосты.
Изредка по вагонам проходили офицеры. Они внимательно оглядывали пассажиров, спрашивали документы, ощупывали мешки и, сверкая франтовскими сапогами, брезгливо переступали через людей, храпевших на полу.
В Екатеринодаре мы разыскали конспиративную квартиру.
— Кто там? — спросили нас из-за двери.
— К Безуглову, пане, приехали. Откройте.
Дверь отворилась. На пороге стоял седобородый старик в длинном черном халате. Он был похож на муллу.
Подпольщик не должен удивляться. Мы сказали пароль и получили отзыв. «Мулла» повел нас во вторую комнату, где горел яркий свет, а окна были закрыты плотными занавесками.
Вместе с хозяином мы уселись за стол. Старуха принесла кофейник и чашки. Я коротко рассказала о положении в Пятигорске.
— Софья, неужели ты меня не узнаешь? — прервал вдруг меня «мулла».
— Ты? Аликбер Тагиев?
— Я.
— Никто бы не подумал. Ты же совсем старик!
— Ляпис делает старым, хна делает молодым…
Тагиев был смелый подпольщик. Я познакомилась с ним в Екатеринодаре в восемнадцатом году.
