Провиант кончался, вода была на исходе, пересыхали бочки. Люди и лошади получали воду порциями. И чем меньше оставалось воды, тем больше встречалось песка. Он, мелкий, зыбучий, засыпает глаза, лезет в горло.
А с перегруженных повозок все требовательнее кричат больные тифом и раненые:
— П-и-ить! Воды мне…
И Феклуша слезала с тачанки, худая и почерневшая, шаткой походкой направлялась к раненым, отдавала им свои порции воды, утешала их, как могла:
— Товарищи, потерпите немного… Скоро будет Волга… Широкая, бескрайняя, и воды-то в ней…
Она перевязывала им раны, забыв про свою, укладывала их поудобнее на повозках и все приговаривала:
— Дорогие мои товарищи, родные мои… Волга уже близко. Слышите? Это вода шумит…
Больные и раненые успокаивались, потом начинали бредить, и шум жесткого песка они принимали за шум многоводной Волги.
Феклуша лежала на тачанке, закрыв глаза. Ее мучила жажда, но она лежала молча. С востока бурунами катились пески, путали ноги, слепили глаза. И у бойцов слабел шаг, ноги увязали в песке, никли отяжелевшие головы. Буксовали колеса, скрипели оси телег, и возницы с горечью шептали:
— Эх, дегтю бы… Проклятый песок.
Ваня неотступно следовал за тачанкой Феклуши. Протирая очки и прижимая рукой футляр скрипки, он с трудом передвигал ноги. И когда бойцы, обрывая шаг, начали останавливаться и отставать, приседая в изнеможении на песок, Феклуша открыла потускневшие глаза. Увидев Ваню, она улыбнулась и поманила его к себе.
— Ну как, плясунья? — заулыбался Иван Иванович, нагнувшись к Феклуше.
— Ты вот сыграл бы что-нибудь, — попросила она.
— Можно. Заказывай…
— Сыграй веселую, чтоб наши товарищи бодрее шагали.
Ваня вынул из футляра старую, облезлую скрипку. Ее знают все бойцы. И теперь она с ними как лучший и преданный товарищ. Ваня взобрался на тачанку, взмахнул смычком, и на повозках зашевелились забинтованные люди:
— Нажимай!
Ветер злится, переходит в буран.
Песня громче, звонче и выше. Твердеет шаг. Песня подхватывает всех и несет вперед, навстречу пескам. Но вот лопнула струна… Ваня играет на трех. Потом рвутся еще две — играет на одной. И, наконец, обрывается последняя… Иван Иванович замахнулся скрипкой, хотел швырнуть ее в песок, но Феклуша удержала его:
— Не смей! Видишь, как бойцы идут? За что же ты ее…
Она протянула ему руку и сказала:
— Спасибо. И тебе спасибо и вот ей, — указала она на скрипку, — другу нашему. Сохрани. Когда отвоюемся — починим ее, и ты еще сыграешь нам не одну песню о нашей боевой молодости.
