Великое [не]русское путешествие | страница 29

А слова — корчит тело России — остались.

— Миша Генделев, чей ты сын?

— ……ты, Миша Генделев!)

отчаянно грезит, какова была бы доля, отвали он в Землю Обетованную, о которой он изрядно накатал в точную рифму, а что? Многим нравится.

А в связи с общими позитивными, кто же спорит, изменениями культурной и гражданской жизни Страны — вытанцовывается вот-вот и дюжинка самоих, как принято говорить, «текстиков» в отечественной периодике. Диетических по части маранства.[119]

Но и не без подтекстика: нумерующийся Рим там, опять же Ниневия…

Подлысел, что говорить, инфарктик в юбилейных тридцать три, «побегаем по стеночкам по собственным застеночкам» — депрессийка в юбилейных тридцать семь. Все путем. Все как у людей.

А ведь — пришел! Превозмог — пришел на гастролера!

— Вот уж не ожидал.

— Обоюдно.

Поцеловались.

Особливо с Леночкой.

Говорят, имел место и диалог, пропущенный машинисткой при перепечатке.

Если честно, Генделевым вечер не понравился. Не пришелся как-то…

— Претенциозно, — поделился Миша с женой.

— Пожалуй, гуленька, — сказала неувядающая Леночка, — крикливо.

— Есть находки, — объективно подытожил муж.

— Есть удачные строки, — закончила жена поэта, — но крикливо, гуленька.

Пришла Елена Игнатова[120].

Как встарь — ложноклассическая-в-шаль[121], даже когда и без.

И чего там, если не выносила Елена Игнатова стихов Мишеньки.

Чего там, через одиннадцать-то лет.

Чего там.

Пришел Аркаша Драгомощенко[122].

Верлибрист, брахицефал, лукавец. Загар на Аркаше калифорнийский, «сафари» на нем, хоть апрель и прохладно, — только что из Североамериканских СШ, по приглашению университета лекции о себе читал.

Солидно посетовали на малотиражность западных изданий.

До начала с вечера смылся; как сказал ехидный Кривулин: обиделся Аркадий, что не самый он тут загорелый.

Пришел Сережа Стратановский[123].

Самый страшненький, самый тихий и самый образованный из ленинградских.

Пришел послушать израильтянина.

Пришел, послушал.

Маэстро Кривулин.

Сызмальства хром и кособок — полиомиелит.

Про него апокриф: устраивался на службу.

Преподавателем эстетики. В медучилище. Ну, завучиха присмотрелась, простая душа, брать раздумала и — сморозила: помните, как Чехов говорил, мол, в человеке все должно быть прекрасно. И лицо, и одежды… и — осеклась.

— А! — продолжил Кривулин — и ноги, и руки…

Но время, поэты!

О поэты!

Время метать камни — и время уворачиваться от них.

Время жить — и время выступать.

Съезжались.

Мэтры, киломэтры петербуржской Школы.