, по его приказанию передал девушке деньги, то я помню, какая перемена произошла в выражении ее лица: радость и удивление сделали ее неподвижной. Но скоро она пришла в себя и, бросившись к ногам маркиза, стала со слезами целовать его руки. «Чем я заслужила такую милость со стороны этого доброго господина?» — говорила она. Сам маркиз прослезился, но у меня слезы не пошли в виду следующего соображения: «Этот человек, по природе, добр» — думал я — «и остался бы добрым, если бы не был скуп. Вот он теперь заплатил экю, чтобы доставить своей душе радость, а луидора то, пожалуй, для такой цели не пожертвовал бы».
Только что я это подумал, как в комнату вошла маленькая депутация от местных школ, в лице трех монахов, принесших на поклон Его Превосходительству корзину с грушами и сказавших приветственную речь на плохом латинском языке. Маркиз вышел из этого испытания не с таким блеском как из предыдущего. Попробовав груши и задав монахам несколько пустых вопросов, он стал пить кофе, даже не предложив его им, так что депутаты принуждены были уйти с пустыми руками. Это меня очень огорчило; да и не меня одного. Я вспомнил о своем соображении и нашел его вполне справедливым.
Четверг, 20.
В Варшаву мы прибыли в десять часов утра, и часа два должны были ожидать, пока нам найдут недорогое помещение, так как маркиз, по экономическим соображениям, заранее позаботился только об одном себе. В конце концов мы поместились в доме герцога Карла Курляндского, которого в это время в Варшаве не было. Управляющий его уступил нам несколько комнат. Надо заметить, что тем, кто едет в Польшу, следовало бы заранее запасаться квартирою, так как польские магнаты относятся гостеприимно только к своим знакомым и друзьям, а гостинниц очень мало и они дороги. За помещение нашей компании, например, с маркиза просили сто дукатов в день; как мы ни торговались — ничего не помогло и, если бы не управляющий герцога Курляндского, нам пришлось бы плохо.
Что касается самого маркиза, то друг его, великий гетман (Grand-general) Литовский, граф Огинский, прислал своего адъютанта, барона Гейкинга, с предложением поместиться у него (на что маркиз и рассчитывал).
Мы с Пюнсегюром пошли прогуляться по городу, а потом отправились в театр, где давалась опера-буфф, Le Chevalier de la Vieille-Roche, доставившая мне большое удовольствие. Возвратившись домой, мы нашли приглашение графа Огинского остановиться у него, чем тотчас же и воспользовались. Маркиз представил нас, с обычной для него неловкостью. Наконец то мы получили то, чего так долго были лишены: хороший ужин и хорошую постель; за то и выспались как следует.
