Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II | страница 2



Но кроме того этот «Дневник» является и превосходным «человеческим документом», в котором автор, обсуждая чужие достоинства и недостатки, помимо своей воли выдает свои собственные.

Как бы ни были ошибочны его взгляды на русскую жизнь, и как бы ни были пристрастны суждения о характерах окружающих лиц, они во всяком случае обладают достоинством полной искренности, так как «Дневник» был написан не для публики, не для потомства, и даже не для знакомых или друзей автора, а для собственного удовольствия, просто по привычке, образовавшейся с детства, хотя и представляет собою как бы ряд писем к брату, к невесте и некоторым другим лицам.

Почему автор придал своему дневнику такую эпистолярную форму — сказать трудно; но что письма эти, в действительности, не были никому посылаемы и даже не предназначались к отсылке, видно уже из того, что «Дневник», по показанию издателя его Labande'a, представляет собою шесть переплетенных книжек, сплошь исписанных неразборчивым почерком (иногда даже шифром) и переполненных чересчур интимными заметками, стихами, анекдотами и объяснительными заметками на полях.

Выбросив все слишком интимное, все непонятные места, а также стихи и рассуждения о «герметических» науках, издатель напечатал лишь то, что имеет общественный интерес, а мы, в свою очередь, выключили из него те места, которые относятся к пребыванию автора во Франции (начало «Дневника») и касаются личностей, для русского читателя неинтересных, то есть родных и знакомых де-Корберона. Из множества выносок, в которых автор приводит общеизвестные в России подробности о лицах, упоминаемых в «Дневнике» (их генеалогия, служебное положение и проч.), мы оставили только те, в которых содержится что-либо новое.

В руки издателя «Дневник» попал из Авиньонской городской библиотеки (Музей Кальвэ), в которую был пожертвован, в 1839 г. генеральным викарием Клэром.

Дневник шевалье де Корберона

Год 1775

Июль

С 14 по 20 июля.

Мы[1] выехали из Дрездена в час ночи, причем пришлось вновь упаковывать вещи, распакованные только на один день. Очень жалели, что не могли остаться подольше. Ночь была лунная. Я сидел в английской карете с маркизом. Желая завязать с ним политический разговор, я стал говорить о торговле России с Англией и о преимуществах, которыми пользуется последняя по сравнению с нами. Маркиз отвечал неопределенно, как человек, желающий скрыть свое мнение или не успевший себе его составить; может быть даже то и другое вместе. Затем мы стали говорить о посланниках короля при разных дворах, причем маркиз хорошо отозвался только о двух: о бароне де-Бретейле и графе Монморейле. Замечательно, что маркиз де-Жюинье хвалит именно тех лиц, которые дурно об нем отзываются: де-Бретейля, открыто говорившего в Вене, что маркиз ни на что не способен, и графа Барбансона, который хотя и не был посланником, но, по мнению маркиза, больше всех других способен быть таковым.