(Как и… другой Кременецкий, Захар! Тогда, по пути на кладбище!)
«…Теперь ему предстояло выйти на тропинку наискось по пологому склону, почва которого была изрыта до мелких комьев — местные жители настолько изменили свою планету, что без этой и других искусственных мер по поддержанию плодородия прокормить их она уже не могла…»
(Хотя — просто пашня! Вот тут… верно ли?)
«…Приблизительно определив направление, Кременецкий повёл мопед по склону. В лицо ему вдруг ударил порыв ветра. Только сейчас он услышал его глухой тоскливый вой в ветвях деревьев. Идти было тяжело. И колёса, и ноги скользили и вязли, проваливаясь между влажными, обжигающе холодными комьями грунта, сырой ветер обдувал тело, (казалось, уже привыкшее к холоду за все ночи, проведённые во взорванном доме), проникая и под одежду; руки, дрожащие от холода, пришлось сжать покрепче, чтобы не выскользнул руль. Сзади уже доносились какой-то шум и голоса, но Кременецкий, как ни старался, не мог прибавить скорость. От пятна света он был уже далеко, но стоило кому-то догадаться направить светильник на склон — и он был бы как на ладони… Бесконечно долгим казался этот путь по склону, наполняя всё внутри тупым и каким-то жарким страхом — не способным согреть продрогшее от холода тело. Нельзя было ни перераспределить энергию в организме, направив тепло к коже, не было и надежды согреться — весь путь предстояло проделать в этой одежде, надеть на себя что-то ещё он не имел права…»
(Или… лишь он так понял? Попробуй пойми капризы взрослых!
А в чём он? Нет обуви, но есть карманы…)
«…Тропинка появилась неожиданно. Уже почти нечувствительными от холода ногами он ощутил под собой ровную поверхность. Теперь он смог идти быстрее, но ненамного — почва и здесь была скользкой от влаги. А ведь это время года называлось в этой части планеты началом тёплого сезона…» (весна?) «…и на этом основании…»
(Вагон — запнулся на миг?)
«…Кременецкому спустя несколько часов пришлось бы преодолеть бегом расстояние, едва ли четверть которого он прошёл сейчас; а в недалёком будущем, когда в покинутой им деревне был бы достроен дом церемонии запоминания-забывания — и в холодный сезон ему приходилось бы бежать вдоль окраины деревни примерно столько же, сколько он прошёл сейчас. Уж не потому ли его отправили второй раз в сумасшедший дом, что его тело на такое не рассчитано? Но почему те, кто назвали его своим сыном, не разрешили ему носить другую одежду?…»
