Зимой 1900/01 года Штайн совершил свой первый набег на Такламакан. Он несколько недель находился в пути, добираясь до Хотана, ныне исчезнувшего провинциального центра, и зачастую просыпался с намертво примерзшими к верхней губе холеными усами. Греясь у костров, на дрова для которых шли старинные сады, некогда цветшие у бывших оазисов, Штайн и его рабочие выкапывали буддийские фрески, лепнину, обрывки рукописей набрами и китайском языке, огромные, высеченные из камня статуи, датируемые первым тысячелетием. Штайн, чьи аппетиты разгорелись, поставил перед своим вторым путешествием еще более амбициозные задачи: проверить — зная, что соперники из Германии и Франции наступают ему на пятки, — сообщения о «Пещерах Тысячи Будд», сотнях буддийских гротов с настенной живописью, притаившихся в двадцати пяти километрах от Дуньхуана, в скалах, которые поднимаются над зеленой долиной в конце Ганьсуского коридора, — последний вздох плодородной, орошаемой земли, прежде чем стены песчаных дюн по обеим сторонам сомкнутся в пустыне Лоб-Нор.
Снова подбираясь с запада в 1906–1907 годах, Штайн потратил несколько месяцев на последний этап поездки по изрытой, просоленной земле вокруг Лоб-Нор, делая по пути многочисленные остановки у полузасыпанных развалин, стремясь откопать новые рукописи Шелкового пути и яркие буддийские фрески и поковыряться в одной древнекитайской свалке. Но в конечном итоге всего в нескольких десятках километров от Дуньхуана его продвижение было приостановлено «несомненной и сравнительно хорошо сохранившейся сторожевой башней», квадратной, со стороной примерно четыре с половиной метра и семь метров в высоту. Перед ним среди каменистой равнины, поясов песчаных дюн и «лабиринта причудливых земляных террас» из «безнадежной пустыни, где можно неделями безрезультатно искать даже соленый источник», поднимались пористые руины пограничной оборонительной системы, «остатки старокитайских дорожных башен и… линия древней «китайской стены», которая пересекала пустыню на большом расстоянии… Во многих местах она была почти полностью покрыта сыпучими песками; но ветви тамариска, которые использовали для укрепления насыпи, настолько упрямо торчали из земли, что глаз ловил строго прямую линию, когда она уходила по неровному песку на многие мили вдаль».
Когда сгущались ночные тени, «печаль по поводу этого первого следа человеческой деятельности в пустыне становилась сильнее».
Пройдя по линии стены почти пять километров на восток, Штайн начал натыкаться на остатки вещей тысячелетнего возраста: обрывки шелка и пеньки, деревянный клин с надписью «сума для одежды некоего Лу Динши». Стена возвышалась местами в два с половиной метра толщиной и два метра высотой. Истинные размеры стены были скрыты под «сыпучим песком» глубиной в несколько метров, «который был навален на нее ветрами». Через каждые несколько километров стену подпирали поставленные за ней сторожевые башни, доходившие до одиннадцати метров в поперечнике и почти до семи метров в высоту. С наступлением темноты, пройдя вдоль стены около шестнадцати километров, Штайн набрел на свои последние в тот день развалины — большую башню из утрамбованной земли, немного выветренной на верхних ярусах, чем создавался «эффект маленькой усеченной пирамиды. Мощная соляная пропитка заставляла сооружение мерцать в темноте». Штайн обнаружил самый западный участок стен ханьского Китая: двухтысячелетние валы — возведенные за двадцать лет до и после 100 года до н. э., — которые обороняли проход Яшмовых Ворот. Их пласты из земли и ветвей иногда поднимались на несколько метров, иногда их выдавали только «небольшие выпуклости на каменистой почве… да полуокаменевшие ветки, торчавшие у них по сторонам и наверху».
