Не знаю, не пробовала — не тот ответ, что должен прозвучать.
— Сделай все как в последний раз, — предлагаю.
Порой смерть лучший выбор. Но эта роскошь не для герцога Палеодо.
Отступаю в сторону и смотрю, как баронесса будит его поцелуем. Притянутые друг к другу они избавляются от одежды. Переплетаются дуэтом движений и звуков: покрытые испариной тела естественны и откровенность их ласк не шокирует. Я словно раздваиваюсь, одновременно участвуя в ритуале и наблюдая его.
Баронесса светится изнутри, своим демоническим огнем и герцог купается в отблесках ее силы. Ведет партию она: язычком скользит по напрягшемуся животу, глаза прикрыты и комната насыщается острым запахом. Пота и желания. Время растягивается.
Я никогда не имела склонности к рифмоплетству, тут же сами собой стали соединяться слова:
«Ты прикасаешься к моим грехам…»
Баронесса как в трансе, скатывается по дрожащему телу, частями, каплями ртути собираясь в его ногах…
«Ты держишь вечность у себя в ладонях…»
Она лелеет герцога, нежно. Это поклонение мужскому началу и одновременно господство.
На особенно пронзительный стон герцога баронесса реагирует своим, недовольным, и выпускает из плена вздыбленную, выласканную до синевы плоть.
Невольно сглатываю. Нагота для меня не секрет, но такую я наблюдаю впервые и эта непристойная мокрая красота не отпускает.
Когда баронесса приподнимается и покрывает собой, садиться легко и естественно, довольной улыбкой утверждая: здесь мое место, плененный герцог тянется, пытаясь поймать что-то губами и удержать руками, из которых она раз за разом вырывается.
На губах зудит:
«Моя душа отныне твой всецело храм…»
А потом усмиренная, вдруг, на одной ноте стонет. И этой очевидной слабости герцогу достаточно, чтобы скинуть, перевернуть, подмять под себя. И ритмично двигаясь, утвердить власть, обозначить победу, застыть, ненадолго, с коротким, хриплым выдохом, и беззвучно опасть меж широко раздвинутых ног.
Он любит ее, просто, по-человечески, без затей.
Хотела знать, как это, когда демон и человек? Узнала.
Рождается последняя, завершающая строка:
«Прости за то, что поздно это понял!»
Поднимаю голову герцога, рывком за волосы, пользуясь его блаженной беспомощностью, жестко взламываю. Пленяю сознание и закольцовываю. Личная нирвана Палеодо запирается лентой Мебиуса. Отныне он будет есть, спать, ходить, но ни единая мысль не прорвется изнутри. И ничто не потревожит снаружи.
Голая, сырая, как вылупленный мотылек, баронесса подбирает одежду.
