Маори по кличке "Литой" | страница 35
Мы мечемся по жизни, — вдруг подумал Джекки, как-то сидя в кафе с Моаной и еще парой ребят из банды, — мы, современные люди, неважно, бандиты мы, или работники офиса, мы мечемся, на ходу, абы как, придумывая объяснения, а по сути — оправдания нашим метаниям. А Моана — движется. Вот в чем разница. Моана движется от цели к цели. Его можно убить. Но остановить — нет. Свернуть — нет. Напугать? Нет. Такие люди не становятся богачами, такие люди в наши гнилые времена, времена, которые уже не дают родиться имени, настоящему имени, которое стоило бы запомнить, только такие, как Моана могут быть просто собой. Мало? Кто еще, кроме него, из тех, кого я знаю, может быть собой — до конца? Я? Меня убьют через неделю, если я рискну это сделать. Крышка? Смешно. Этот парень настолько завернут в сотни слоев своих же заморочек, что, если их развернуть, не оказалось бы, что они и были его сутью. Королева Англии? При чем тут королева? Но все же? Тоже нет. Еще больше — нет. Моана — да.
Джекки полюбил выходить с Моаной в море, Моана учил его тому, что горожанин Джекки просто не знал, даже пробовал объяснить тому разницу в цветах волн и в их значении, но это оказалось сложновато. Зато Джекки понял, что куда приятнее — ему, Джекки, а не Джекки Косточке, как его звали, сидеть на закате в лодке, под парусом и любоваться садящимся солнцем, чем, к примеру, сидеть в каком-нибудь баре с какими-нибудь шлюхами, постепенно напиваясь до поросячьего визга, слушаю привычную и надоевшую ему, осознал он как-то, до зеленых чертей, речь о таких же делах.
Он по-прежнему курировал торговлю наркотой, по-прежнему решал конфликтные ситуации в дележе территорий (причем с одной, к полному шоку улицы, ушли «Монгрелы», разумеется, без войны и драки — просто оставили ее, а Джекки подобрал), в организации боев, так же собирал сходки, решал бытовые вопросы, организовал доставку грева в тюрьмы, поддерживал и убирал с улицы людей, в общем, все было почти так же. Вот именно, что — почти. Счета его в банках росли, полиция вовремя подмазывалась, он все чаще подумывал уйти — передать дело Крышке, не дожидаясь, пока дело дойдет до решающего сходняка. Позора быть изгнанным он бы не перенес, несмотря на то, что уже переставал чувствовать братьями тех, с кем вырос и кем руководил. Работа. Тяжелая, опасная, лишенная радости, лишенная созидания, лишенная всего, кроме страха.
«Куплю ферму, — как-то подумал он, — стану разводить страусов. Казуаров стану разводить». Он не знал, почему именно казуаров, почему именно ферму, да и подумал больше в шутку, но мысль ему понравилась. От нее веяло… Правдой.