Мазай насторожился.
— Не верите? Вам кажется невероятным, что на нашу сторону добровольно перешли и депутат Верховного Совета Украины Пузырев, и начальник мартеновского цеха Толмачев?
Шаллерт нажал кнопку, и в комнату вошел Борткевич. Лицо его было бледно.
— Позвольте представить: ваш хороший знакомый, ныне бургомистр, Борткевич. Садитесь, господин бургомистр, и разъясните, почему лучшие представители русской интеллигенции изъявляют желание сотрудничать с нами.
У Мазая, напряженно всматривавшегося в Борткевича, на лице отразилось страдание, и Шаллерт, довольный, усмехнулся:
— Он, господин Борткевич, не верит, что вы стали нашим сторонником, как Пузырев и Толмачев.
Мазай тяжело дышал. Борткевич пристально посмотрел на него и тихо, но внятно проговорил:
— Покойные Пузырев и Толмачев…
Глаза Макара наполнились такой болью, что Борткевич не смог продолжать.
— Что он там бормочет? — обратился Шаллерт к переводчику. — Уведите! — и нажал кнопку:
— Подушкина!
Подушкин шагнул было к стулу, но сесть не решился и, вытянув руки по швам, заговорил, обращаясь к Шаллерту.
— Считаю своим долгом обрисовать создавшееся положение, опираясь на неопровержимые факты…
— Мазаю говори, а не мне.
— Так вот, Макар Никитович, уже началась продажа железнодорожных билетов в Москву. Дон кихоты, которые бросаются с голыми руками на германские танки, выглядят смешно. Как говорится, умирать за родину приятно, но еще приятнее жить. Наш народ, Мазай, выходит из войны обескровленным. Ты должен, Макар, быть с народом не только в дни его торжества, но и в дни его бед. Судьба войны решена, дальнейшее сопротивление только увеличит число жертв. Так давай же склоним свои гордые головы перед победителями.
Секретарь еле успевал стенографировать исступленные выкрики Подушкина. Шаллерт одобрительно кивал головой…
— Русские патриоты должны вернуться на завод и продолжать выпуск стали, — заключил наконец Подушкин.
На несколько минут в кабинете воцарилась тишина. За дверью слышались тяжелые шаги.
— Чтобы этой сталью убивать моих братьев? — нарушил молчание Мазай. Больше он не произнес ни единого слова. Секретарь лишь отмечал в стенограмме: «ответил молчанием», «продолжает молчать», «упорно молчит».
— На этом сегодняшнее свидание можно закончить, — сказал Шаллерт. — Я уже сообщил вам, Мазай, что в моем распоряжении четыре метода общения. Сегодня было лишь вступление. Подумайте на досуге, может быть, не стоит столь упорно молчать?
