Подошел вечер. После скудного ужина семья сидела за столом. Марфа Дмитриевна держала на коленях двухлетнюю Галинку, Александр и Виталий не по-детски серьезно смотрели на отца.
— Время военное, и мало ли что может случиться, — прервал тягостное молчание Мазай. — Встречаются, конечно, и подлецы. И все же помните: кругом свои, родные нам люди. Если что, они вам помогут. Помню, как отец, уходя с красногвардейским отрядом, сказал: «Жмись к трудовым людям, в рабочей семье не пропадешь».
Макар Никитович, собирая свои книги, блокноты, тетради, раздумывал вслух:
— Много добрых людей встретил я за свою жизнь… Умных, способных. И сколько теперь их погибло!..
Никто не обратил внимания на скрип половиц, а между тем Дьяченко подглядывал в приоткрытую дверь, как Мазай прятал бумаги.
— Куда бы подальше спрятать расчеты будущей мартеновской печи? — обратился Мазай к жене. — Помнишь, сколько ночей просидел я над этими набросками? Освободим Мариуполь, опять возьмусь за новый мартен.
Макар положил листки в толстый том Сочинений Пушкина.
— Надо бы припрятать и книжки «Записки сталевара», и «Мой опыт работы»…Жаль письма жечь, но адреса мариупольцев надо уничтожить: вдруг эти люди остались в городе?
Макар швырял в печку письма, записные книжки, блокноты.
В дверях показался Дьяченко и предложил:
— Если надо что-нибудь сжечь, то давайте, брошу в нашу печь, там места хватит.
— Не надо! — Макар Никитович проталкивал кочергой бумаги в огонь. Потом достал из кошелька кусочек металла:
— Это мне дороже платины.
Дышло посмотрел на слиток.
— Сталь из первой рекордной плавки 14 октября тридцать шестого года, — пояснил Мазай…
— Папа, машина подъехала! — крикнула Ида, сидевшая у окна.
Распахнулась дверь, и в комнату ворвались немецкие автоматчики. Макар вскочил, сжал кулаки. Испуганно прижались друг к другу ребятишки. Бледней бумаги стало лицо Марфы. Мазая схватили за руки, привязали к стулу. В дверях застыли полицай Кравцов и переводчик.
— Где оружие? — крикнул появившийся в дверях Шаллерт. С ним приехали Фогель, Кюкке и Гофман.
«Ну и ну, — пронеслось в голове Макара, увидевшего фашистские мундиры, — сколько начальства явилось…»
Гестаповцы загнали в угол родных Марфы Дмитриевны и ее с детьми, приказав стоять неподвижно.
— Начнете сопротивляться, откроем огонь по женщинам и детям, — предупредил офицер Макара Никитовича.
Кюкке заглянул в печку:
— Скорее выгребайте бумаги!
Наполовину сгоревшие рукописи положили на стол, и Шаллерт начал было их просматривать. Но вскоре махнул рукой и приказал все свалить в мешки и погрузить в машину.
