Словом, улизнула я в дальний конец клуба и осторожненько оглядываюсь на бар. Ага, Терри и незнакомый мне тип стоят. А Питер, слава Богу, отчалил. Поэтому я делаю новый поворот и медленно иду к бару, по дороге приглядываясь к незнакомцу рядом с Терри. Он ничего, приятной внешности, только физиономия патологически высокомерная. Как у меня. Когда я подхожу ближе, он впивается в меня взглядом — смотрит так, словно впервые видит живую женщину. Когда я совсем рядом, он берет себя в руки и навешивает вполне светскую улыбку. А Терри говорит…
— Хайди, знакомься, это мистер Шарки.
Господи, она рядом со мной. В одном шаге от меня. Я в душе встряхнулся, выдернул себя из сладкого столбняка — и теперь цвету самой обаятельной улыбкой из своего ассортимента. Протягиваю руку. Сегодня я жму чужую руку, похоже, в миллионный раз. Но это всем пожатиям пожатие. Век бы касаться этой руки.
— Гриэл, — говорю я, — называйте меня просто Гриэл. Пожалуйста.
Ее рука чуть трепещет в моей. Я смотрю Хайди прямо в глаза. Она мне улыбается — слабо так, с заметным усилием. Возможно, просто настороже и немного на нервах. Как-никак с журналистом встречается. Для нее это не будничное дело. Прикидывает, как себя лучше подать. Я испытываю укол совести.
Кожа у меня слоновья, и мне эти уколы — даже не комариные укусы.
Тут совесть исхитрилась уязвить в какое-то особое место — и довольно больно.
Глядя в чистые, полные вопроса глаза Хайди, мне противно вспоминать, что я вычислил ее в Интернете, собрал материал и сфабриковал это якобы интервью.
Трясу ее безвинную ручку, а на деле — тяну в волчье логово.
— Сюда, пожалуйста, — говорит Терри, беря слегка растерянную Хайди за локоть. — Присядьте с мистером Шарки за вон тот столик. А я велю прислать вам чего-нибудь выпить.
Хайди с улыбкой поворачивается — я не слышу, но чувствую шорох ее платья — и ведет меня в указанном направлении. Мы с ней оказываемся за столиком одни и благодаря высоким спинкам закругленных диванов почти как в отдельной кабинке.
Хайди кладет руки на стол и скрещивает пальцы.
Я сажусь напротив, кладу на столешницу пачку сигарет и свой ветеранский диктофон с растрескавшейся шкурой. Диктофон я не включаю. Музыка так гремит, что все равно потом ничего не разберешь. Диктофон просто для антуража. Во-первых, удостоверить, что я взаправдашний журналист. Во-вторых, произвести впечатление, чтобы Хайди вдруг почувствовала себя звездой. Настоящей звездой, у которой берут настоящее интервью.
