- Нет...
- Ты уверен, что у тебя все прошло?
- Да...
- Может быть, тебе лучше снова сесть? Джош пробирается к своему креслу, стараясь не глядеть ей в лицо. Ужасно, как это он так опозорился?
- Ты довольно загадочный мальчик, вот что я тебе скажу. У тебя сложный внутренний мир, которому ты совершенно не даешь выхода. Здешние мальчики и девочки, ты, верно, заметил в воскресной школе, у них на душе легко, весело. Никаких глубоко запрятанных тайн. Все на поверхности, Джошуа, все на свету, на солнце. Бери с них пример. Детство бывает только один раз и очень быстро проходит.
Как бы то ни было, но он удержался, не огрызнулся в ответ, подумал о папе и маме и не уронил своего достоинства. А то бы разговоров было - без конца, все Плаумены, сколько их есть на свете, узнали бы.
- Я вычитала это из твоих стихов и теперь, когда гляжу на тебя, вижу, что не ошиблась. Во всем такая взвинченность. Бог дал нам чувства не для того, чтобы мы превращали свою жизнь в хождение по натянутому канату. Что говорит твоя мама, когда читает подобные стихи?
Он не мог ей ответить, не мог на себя положиться, такая буря кипела у него в душе.
- И потом, почему ты не сказал мальчикам, что согласен играть во вторник в крикет? Они ведь тебя просили.
Как ему хочется убежать, хочется не слышать ее голоса, хочется домой. Но он сдерживается, говорит себе, что это она не со зла, не нарочно. Голос у нее совсем не сердитый. Это в ней просто плауменовское высокомерие, тетя Клара не способна понять, как может человек думать, чувствовать или вести себя иначе, чем, по ее мнению, следует. И нельзя ее за это винить, все Плаумены такие. Он ни с кем из них не может ладить, всегда дело кончается скандалом.
- Джошуа, ты разве меня не слышишь? Ты что, плохо себя чувствуешь? Заболел?
Он поднял голову и посмотрел ей в лицо. Подумать только, она знает о нем все-все, как господь бог знает все самые тайные глубины его души. Хотя знать это у нее нет никакого права. Он смотрит ей в лицо сквозь постыдную завесу слез, крепко сжав губы, чтобы не вырвалось то, что ему так хочется ей крикнуть, а потом вдруг изо всех сил отшвыривает кресло и бросается по ступеням в сад, сам не понимая, куда и зачем, спотыкаясь, не разбирая дороги.
- Джошуа, вернись!
- Меня зовут не Джошуа, а Джош.
Убежать. Он бежит по саду, не разбирая, где дорожка, зная только, что никогда, ни за что не вернется назад. Натянутый кусок проволоки ударяет под вздох, она здесь вместо задней калитки. Джош падает и катится вниз среди всякой грязи и мерзости, куры, коровы и прочая живность-кого тут только не было! Потом ковыляет уже на ногах по жесткой трескучей траве, и коленку ему дерет пучок больших колючих репьев.
