Шерлок с любопытством оглядывал всё это убранство.
— Нравится? — спросил, улыбнувшись, мистер Клей.
— Да, — кивнул Холмс. — Вижу, вы сделали это всё своими руками. И очень здорово получилось.
— Спасибо. — Молодой человек снял с одной из полочек две небольшие глиняные кружки и протёр их кусочком тряпицы. — Я стараюсь жить поуютнее, ведь этот дом, судя по всему, будет моим до самой смерти.
В его словах и в голосе не было никакой горечи, однако Шерлока эта фраза смутила. Да, в этой хижине Джон Клей должен прожить всю оставшуюся жизнь. А сколько ему осталось? Двадцать лет? Тридцать? Сколько вообще можно выжить на каторге? И стоило ли на ней жить долго?
«Интересно, он это сказал, чтобы напомнить мне о том, кто его отправил на каторгу? — мысль пришла против воли, сама собой. — Ну да, я отправил. А что, он не заслужил этого? Стоп! Мне ли решать, кто и что заслужил за свои грехи?».
— Я это просто так сказал! — Джон словно прочитал мысли своего гостя. — По крайней мере, к вам у меня больше нет претензий. Это правда. Если хотите, после того случая с тачкой я очень многое передумал. Да, что вы стоите-то? Садитесь, садитесь. Вот сюда. — Он указал на свою лежанку. — Сейчас налью кофе. Сэндвичей или бисквитов, увы, предложить не могу.
Табурет Джон поставил по другую сторону импровизированного стола, таким образом, гость и хозяин уселись друг против друга.
Напиток, сваренный заключёнными, оказался не только ароматным, но и приятным на вкус. К тому же он бодрил не хуже настоящего кофе. После первой чашки в груди появилось ощущение тепла, вторая вызвала несильное возбуждение и развеселила, точно кружка хорошего сидра.
Шерлок вспомнил и назвал Клею латинское наименование растения, из которого этот напиток приготовлялся.
— Я читал о нём, — заметил он. — Но вот пробую его впервые. Отличная штука!
Они разговорились. У Джона были настоящие светские манеры, совершенно не испорченные шестью годами каторги. Речь его отличалась простотой и лёгкостью, он умел и любил шутить, легко переходил от одной темы к другой.
А тем для разговора у них нашлось много, и собеседники почти сразу обнаружили, что многое воспринимают почти одинаково. Оба были скептиками, и хотя у Джона Клея скепсис временами переходил в цинизм, Шерлок прекрасно видел напускную суть этого цинизма, проистекавшего от юношеского апломба, а не от настоящей духовной пустоты.
Джону почти сравнялось тридцать лет, однако в его характере оставалось ещё немало мальчишеского, порывистого, он был настоящим холериком, хотя тщательно это скрывал. Не последней его чертой было честолюбие, и Шерлоку, который сам был честолюбив и знал это за собою, легко было понять и извинить этот грех в новом знакомом.
