Когда меня поймали с одной девочкой двенадцати лет в процессе, в общем-то, довольно наивного экспериментирования, я был удивлен, что ни моя мать, ни отец девочки, который нас застукал, не стали меня сильно наказывать. Мать ограничила свои наставления обычными песнями о том, что мой старший брат не начал заниматься девочками до тех пор, пока не стал гораздо старше. В школе так же, несмотря на интенсивные слухи, что сексуальная активность учеников высока, и что определенные индивидуумы сильно в нее вовлечены, реальность была совершенно иной. Если оценить тот факт, что контрацепции не существовало или она была неэффективной, жилье — стесненным, частные автомобили отсутствовали, а зимы были долгими и суровыми, чисто физические преграды сексуальным отношениям предоставляли редкие возможности для большинства мальчиков и девочек. Мне пришлось ждать до восемнадцати лет, чтобы впервые вступить в сексуальный контакт.
Периодические попойки у нас дома были красочными. Не скажу, чтобы кто-то из моих родственников был настоящим алкоголиком (кроме, быть может, Николая Первого), но на этих гулянках, часто посвященных каким-то праздникам или окончанию совместных работ, вроде строительства дома, выпивалось огромное количество самодельной браги и, если были деньги, водки. Все невыраженные эмоции выплескивались наружу. Мужчины переодевались в баб, вызывая всеобщий хохот. Кто-то неизбежно затягивал старинную русскую песню, которую подхватывали все. В песнях, как в молитве, выливалось все — горе, печаль, нежность, невыраженная любовь. Я до сих пор знаю многие из этих песен, и именно они, пожалуй больше всего, напоминают мне о Родине.
Если моей матери и удалось направить нашу энергию в русло тяжелой работы, то только в силу жесткой необходимости, которую и мы сами рано и не по-детски понимали. Мы зарабатывали себе на хлеб охотой, рыбной ловлей, сбором и продажей кедровых орехов. Часто все это было связано с совсем не детским трудом и опасностью. Каждый год несколько детей калечилось, падая с высоких кедров во время сбивания шишек. Мы таскали на себе тяжелые грузы и часто надрывались. Как сейчас помню, однажды я надорвался, и пришлось вызвать знахарку, чтобы она меня подлечила. Метод лечения заключался в том, что на живот болящего опрокидывали, подобно банкам, теплый горшок с нагретым воздухом. Знахарка, очевидно, горшок перегрела, и он втянул в себя весь мой живот, не только не облегчив «натугу», от которой меня лечили, но значительно усилив ее. В ответ на мои вопли горшок удалось снять, только разбив молотком.
