Я встал и открыл стеклянные дверцы полки под телевизором. Там обнаружилось в точности то же самое, что и прежде, – видеомагнитофон, DVD-плеер и два диска со старыми фильмами. Ничего больше.
И ни одной кассеты. Странно.
Во всем доме я не нашел ни одной видеокассеты. В кабинете висели две полки с DVD-дисками, и еще одна – во второй спальне. Но ни единой кассеты.
Мой отец был полупрофессиональным кинозрителем. Сколько я себя помнил, по всему дому валялись видеокассеты. Куда же они подевались теперь?
Я быстро вернулся в кабинет. Кассет там тоже не оказалось, несмотря на то что на низкой полке стоял второй видеомагнитофон. Я не стал снова обшаривать ящики стола или комод – там все равно ничего не было, так же как не было ничего во всем доме, в мастерской или в гараже. Я попытался вспомнить День благодарения в прошлом году, когда я заехал к родителям на сутки, – но так и не вспомнил, видел ли я тогда видеокассеты. Впрочем, большую часть времени я тогда был основательно пьян.
Возможно, отец воспринял DVD как зарю давно ожидаемой новой эры домашних развлечений, объявил видеокассеты пережитком прошлого и устроил костер в саду. Впрочем, вряд ли. В Дайерсбурге наверняка была свалка, но и этот сценарий казался мне маловероятным. Даже если с течением времени он обнаружил, что ему хочется пересматривать все меньше фильмов, он не стал бы выбрасывать все свои любимые. У меня возникла мысль, не стало ли столь тщательное уничтожение с виду совершенно обычных вещей еще одним способом привлечь внимание того, кто хорошо тебя знает и кто прекрасно представляет, что именно составляет часть твоего окружения.
Либо это, либо я начал терять объективный взгляд на происходящее, зайдя слишком далеко ради бессмысленной цели. Я уже обшарил весь дом. И не имело никакого значения, что у меня появилась идея, сколь бы иллюзорной она ни была, насчет того, что именно следует искать. Я все равно ничего не нашел. Мне уже хотелось есть, и я начинал злиться. Если они действительно полагали, что мне необходимо что-то сообщить, – зачем такие ухищрения? Почему бы просто не сказать мне об этом по телефону? Оставить письмо у Дэвидса? Послать по электронной почте? Иначе никакого смысла.
Но я уже знал, что если я уйду из дома – то только навсегда. Лучше было еще раз убедиться. Хотелось, чтобы рана зарубцевалась окончательно.
Включив наружный свет, я вышел на террасу. Все доски в полу были плотно пригнаны друг к другу, к тому же под ними практически не было пространства, где можно было бы пролезть. За углом стоял большой деревянный ящик, но спустя утомительную пару минут выяснилось, что в нем нет ничего, кроме дров и пауков. Я немного прошелся по двору, затем повернулся и раздраженно уставился на дом.
