Из-за витринного стекла Софи смотрела, как они поднимаются по Бьют-стрит: два ребенка держались за полы пиджака Антуана. С противоположного тротуара он послал ей воздушный поцелуй.
– А где папа? – спросила Эмили, увидев закрытый книжный магазин.
– На моем родительском собрании, – заявил Луи, пожимая плечами.
***
Из листвы возникло лицо Одри.
– Сделаем, как в прошлый раз? – успокаивающим голосом спросила она у Матиаса.
– Мы сейчас куда выше, да?
– Методика та же: переставляете одну ногу за другой и ни в коем случае не смотрите вниз, обещаете?
Сейчас Матиас готов был пообещать луну с неба любому, кто ни попросит. А Одри добавила:
– Когда в следующий раз захотите со мной повидаться, не надо лезть из кожи и забираться так высоко.
Они сделали передышку на двадцатой перекладине, потом еще одну на десятой. Когда их ноги наконец коснулись земли, двор уже опустел. Было почти восемь часов.
Одри предложила Матиасу проводить его до площади. Сторож запер за ними решетку.
– Уж на этот раз я действительно выставил себя дураком. Верно?
– Нет, вы совершили смелый поступок…
– Когда мне было пять лет, я упал с крыши.
– Правда? – спросила Одри.
– Нет… неправда.
На его лицо вернулись краски. Она долго смотрела на него, ничего не говоря.
– Даже не знаю, как вас благодарить.
– Вы только что это сделали.
Порыв ветра заставил ее поежиться.
– Идите, вы простудитесь, – пробормотал Матиас.
– Вы тоже простудитесь, – ответила она.
Она уходила, а Матиасу хотелось, чтобы время остановилось. На этом пустынном тротуаре, сам не зная почему, он уже скучал по ней. Когда он окликнул ее, она успела сделать двенадцать шагов – и никогда не признается, что считала каждый шаг.
– Кажется, у меня есть хрестоматия Лагарда и Мишара по XIX веку!
Одри обернулась.
– А мне кажется, что я проголодалась, – ответила она.
Они утверждали, что голодны, но, убирая со стола, Ивонна забеспокоилась, увидев, что их тарелки почти нетронуты. Наблюдая из-за своей стойки за тем, какими глазами Матиас смотрит на губы Одри, она поняла, что качество ее стряпни тут ни при чем. Весь вечер они рассказывали друг другу о своих увлечениях: Одри – о любви к фотографии, Матиас – о страсти к старинным рукописям. В прошлом году он приобрел письмо, написанное Сент-Экзюпери. Это была всего лишь записка, нацарапанная пилотом перед тем, как отправиться в полет, но для настоящего коллекционера, каким являлся Матиас, держать ее в руках было несказанным удовольствием. Он признался, что в одиночестве своей парижской квартиры доставал записку из конверта, с бесконечными предосторожностями разворачивал листок, потом закрывал глаза, и воображение переносило его на взлетную полосу где-то в Африке. Он слышал голос механика, который кричал: «Есть контакт!», склоняясь к лопасти винта, чтобы запустить мотор. Двигатель урчал, и ему достаточно было откинуть голову, чтобы почувствовать, как ветры пустыни секут песчинками его щеки. Одри понимала, что чувствовал Матиас. Когда она перебирала старые фотографии, ей тоже случалось окунуться в атмосферу 1920-х годов, почувствовать, что она идет по улочкам Чикаго. Устроившись в глубине бара, она выпивала рюмочку с молодым трубачом, гениальным музыкантом, которого приятели называли Сэчмо
