Над страной занималась заря семнадцатого года.
Вокруг все быстро менялось и будоражило воображение. Все митингуют, каждый тянет в свою сторону. Поди разберись!
Все прояснилось, когда с фронта вернулся раненый Ефим Бирюков. Я уже был не «сазан азовский», не «копченка», и двоюродный брат быстро растолковал мне, что к чему.
К Ефиму зачастили друзья. Был он затейником. Хорошо играл на мандолине, на гитаре. Но не это привлекало к нему шахтеров. От Ефима мы узнали правду о войне, узнали о большевиках, о Ленине.
Однажды рядом с механической мастерской, у лесного склада, появились два вагона с ящиками, полными винтовок. Их разгрузкой руководил старый токарь, что обучал Ефима, а потом и меня своему ремеслу. Ефима выбрали командиром.
На фронте Ефим был пулеметчиком. Он привез оттуда «Устав пулемета Максима». Я по картинкам вызубрил название всех частей «максима».
Настоящие пулеметы у нас появились, когда рабочие Берестово-Богодуховского рудника разоружили воинский эшелон белых за станцией Щегловка. Из шахтного двора привели лошадей. Я выбрал пару самых резвых, запряг их, и Ефим тут же распорядился:
— Будешь, Ванюшка, ездовым. Лошадь любишь, пулемет знаешь. Действуй!
В конце октября рабочий отряд шахтеров получил боевое задание — разоружить казаков, прибывших в Юзовку по вызову администрации завода. А через месяц мы дрались с казачьими сотнями есаула Чернецова. Разгромив их западнее Макеевки, рабочие отряды выступили против войск Каледина, и в Донбасс вернулись крещенные огнем, готовые к новым боям.
Заняв свои боевые места в первом самодельном бронепоезде, мы двинулись навстречу немцам.
Первая стычка с ними произошла в районе станции Чаплино.
Немцы кайзеровской Германии, которых я тогда увидел под Чаплино, мало походили на солдат гитлеровской армии. Но первое ранение в боях за молодую Советскую республику я получил от немецкой пули. И снаряд, насмерть сразивший под Амвросиевкой моего брата и друга, командира и учителя Ефима Бирюкова, этот снаряд был тоже немецким…
После ранения пришлось расстаться с шахтерским отрядом. Госпиталей тогда не было. Командир, заменивший Ефима, приказал оставить меня в селе близ Матвеева кургана, в доме батрака Подопригоры. Окрепнув, я подался в Таганрог, где жили родственники.
На рыбачьем пирсе таганрогского порта повстречал земляков. Они рассказали, как казаки пороли шомполами отца, как выбивали ему зубы, допытываясь, где старший сын. «Домой не ходи» — посоветовали мне. А я и не собирался возвращаться в Кривую Косу. Решение уже созрело: буду пробираться к частям Красной Армии.
