Они валили лес, выходили в дождь и в сухую погоду, мучились от гнуса, но постепенно ко всему можно было привыкнуть, и он привык. Язва не напоминала, наверное, ему все-таки хорошо сделали операцию. Он вспоминал пароходного дока, думал: наврал тот все, что ему надо уходить на землю, — если он в таких условиях чувствует себя нормально, то на море и подавно бы выдержал.
А может быть, док и не наврал? Это сейчас Антон хорохорится, а как же ему было скверно, когда в морозный вечер, взяв в аэропорту такси, он без звонка поехал к Светлане, поднялся по лестнице. Увидев знакомую дверь, обитую коричневой кожей, он остановился, прижался грудью к перилам, чувствуя тошноту: в животе, как огнем, все заполыхало, боль была тяжелая, он закусил губы, чтобы не застонать. Был ли то приступ болезни или страх увидеть за дверями квартиры Светланы нечто скверное, вроде тех картинок, которые рисовал в плавании капитан Кузьма Степанович?.. Он долго стоял, держась за перила, глотая затхлый воздух, пока не решился нажать кнопку звонка.
Она открыла дверь, и он увидел ее домашнюю, с распущенными соломенными волосами, в брючках, мягкой кофточке и замер, а она стояла неподвижно, может быть, даже не узнала его в новой меховой куртке, да, скорее всего, это так и было, потому что внезапно лицо ее оживилось и она завопила:
— Антон!.. Ты откуда свалился?
У него еще не совсем прошла боль, он едва процедил сквозь зубы:
— Можно я у тебя переночую?
— Да что за вопрос! — воскликнула она. — Разоблачайся, проходи. Будем ужинать, тогда и расскажешь.
Она накрыла на кухне. А он рассказывать не спешил, ел неторопливо — боялся, что вдруг опять схватит боль.
Но Светлана была нетерпелива:
— Я тебя слушаю.
Он старался говорить безразличным тоном, что заболел, получил направление на операцию, а после должен будет расстаться с флотом. Он еще не закончил, как увидел испуг в ее глазах:
— Так серьезно?!
Он почему-то почувствовал себя виноватым перед ней.
— Вот как, понимаешь, у меня все нелепо получилось.
— Не беспокойся, — сказала она решительно. — Я в лепешку разобьюсь — положу тебя в хорошую клинику.
Он усмехнулся:
— Я не об этом, Светка… Я про все. Семь лет плавал… И словно все эти семь лет — день за днем, как камешки, ушли на дно океанов и морей… Как-то все утонули. А что было?.. Только Третьяков да ты… Где-то совсем на другом берегу… За туманом… не разглядеть…
— Что же ты будешь теперь делать, Антон?! — изумленно спросила она.
