— Кто сейчас знает: можешь ты на море или нет? Там психологи, там социологи. Хреновина! На заводе трубил. Говорят: учиться дуй. Куда? Насоветовали — в рыбпромтехникум. А там прием с чего начинался? Определяли: моряк ты или нет? Как? А очень просто. Иди на пароход, мой гальюны… В общем, что умеешь, то и делай, походил два-три рейса, и сразу видно — годен в моряки или нет. Другие после практики сами барахлишко свое брали и — деру. А те, кто оставались… Принимали тоже не каждого, а того, кто испытания прошел. На пароходе человек сразу виден… Я кончаю, я завязываю. Свое отгорбатил. Вся жизнь прошла на море, душой я, конечно, тронутый и к земной жизни не очень приспособленный. Но мое дело сейчас тихое. Однако же молодым сколько еще судьбу покалечат.
Антон Вахрушев сидел неподвижно, слушал, хотя все, о чем говорил Кузьма Степанович (так звали капитана), знал. Капитан был похож на старого взъерошенного петуха, которому уж все нипочем и можно наскакивать на противника, ничего не остерегаясь, — он и не остерегался. «Пусть себе выговорится», — спокойно думал Антон, а тот кипел:
— Это до чего довели флот! Барахолка, толкучка! Не моряки — фарцовщики, базарные сбытчики. А почему?.. Да прежде всего — начальство такое. Вот придем в порт, поглядишь, что будет. Какие только хабарники на борт не полезут. Называются — власти. И санитары, и профсоюз, и пожарники, да свои, из пароходства. И все ручки будут тянуть — дай. Кому сигареты, кому бутылку, другому — шмотье. Не дашь — акта не подпишут. Команду на берег не выпустят. Тогда тебя матросики живьем схарчат. Да мы еще ничего. Мы — лесовики. Правда, четыре трюма. И сухой груз возим. А вот когда «пассажир» приходит… Мамочка, как же его чистят! Средь бела дня грабеж. И «караул» не крикнешь! А если капитана трясут, то матросу что… Матрос видит: начальнички, как «несуны» из столовки, с сумочками сходят. И матросик думает: а что я, рыжий? Он тебе правдой-неправдой найдет, как барахло в порт привезти. А жена на толкучку снесет. Семье дополнительный рубль. Так к этому попривыкли, что в кадрах в открытую спрашивают: а что я с «Арсеньева» иметь буду? Куда он заходит?.. Есть ведь места вроде Гонконга или Сингапура, где барахло по дешевке на всяких малай-базарах идет… Так это порядок на флоте?
Что мог Антон ему ответить? Он уж обжегся однажды обо все это. Когда попал на первый «пассажир», был еще неопытен и полез на скандал. После трех месяцев «пассажир» вернулся в порт. Шел дождь, жены и родные моряков мокли под ним, среди них была и Светлана, стояла, прижимаясь к стене под козырьком склада, к трапу родственников не пускали, а на лайнер поднялась толпа людей, они обходили каюты, ресторанные залы, машинное отделение и по очереди небольшими группками затем двигались к каюте капитана и помощников, куда до этого почти полдня таскали блоки американских и английских сигарет, французский коньяк и какие-то коробки с сувенирами. Капитан принимал не всех, только, видимо, людей с особыми полномочиями, других принимали его помощники, а потом вся эта толпа так же группками, размахивая красивыми упаковочными пакетами, спускалась на берег, и только после нее к родным своим могли сойти моряки. Антон слышал прежде обо всем этом, но видел впервые, озлился, пошел к первому помощнику, тот его послушал, сказал спокойно: «Таков обычай. В родной порт с пустыми руками не приходят. В службах люди сидят, в море не выходят, им ведь тоже уважение надо делать».
