Хью добрался до конца Норт-стрит, достал ключ и вошел в дом. Теперь, когда нависший кризис вроде как остался позади, он отчасти ожидал найти дома Памелу с детьми. Но, включив свет, обнаружил в комнатах прежнюю пустоту.
Легат оставил сумку под лестницей, в плаще прошел в гостиную, снял телефонную трубку и вызвал коммутатор. Был уже одиннадцатый час вечера – неприличное время для звонка, особенно в английскую глубинку, но ему подумалось, что обстоятельства оправдывают это. Ответил тесть, педантично назвав свой номер. Памела рассказывала, что отец занимался чем-то «жутко скучным» в Сити, пока не вышел в пятьдесят в отставку. Хью охотно верил ей и никогда не пытался вызнать, чем именно: он старался как можно реже общаться с тестем. Разговор неизменно переходил на деньги и на недостаток оных у зятя.
– Добрый вечер, сэр. Это Хью. Простите за поздний звонок.
– Хью! – в кои веки старикан искренне ему обрадовался. – Должен признать, мы часто вспоминали тебя сегодня. Ну и дела творятся! Ты, наверное, в самой гуще?
– Нет – только с краю, должен признать.
– Знаешь, посмотрев от начала до конца прошлое шоу, я не могу нарадоваться, что избежал нового представления. – Тесть прикрыл трубку рукой, но Легат все равно слышал, как он крикнул: – Дорогая, это Хью! – Потом сразу же вернулся к разговору. – Ты просто обязан рассказать мне все. Ты находился в палате, когда премьер-министр получил известие?
Легат уселся в кресло и пару минут терпеливо излагал все события дня, пока не счел, что сполна воздал долг сыновнего уважения.
– Короче, сэр, я охотно расскажу вам все до мельчайших подробностей при следующей нашей встрече. Мне просто хотелось бы перемолвиться несколькими словами с Памелой, если вы не возражаете.
– С Памелой? – Голос на другом конце провода сделался вдруг растерянным. – А разве она не с тобой? Она оставила детей на нас и укатила в Лондон четыре часа назад.
Повесив трубку – «Не волнуйтесь, сэр! Кажется, это она входит в дверь», – Легат долго сидел и смотрел на телефонный аппарат. Наконец взгляд его упал на лежащий рядом ежедневник – книжечку из особо тонкой смитсоновской бумаги в красном сафьяновом переплете, какие он покупал ей на каждое Рождество. Зачем еще оставила она его лежать тут, как не затем, чтобы он раскрыл его, пролистал плохо слушающимися от волнения пальцами, нашел число, прочитал номер и в кои веки, всего единственный раз, позвонил по нему?
Долго шли гудки, затем трубку все же сняли. На другом конце послышался мужской голос, смутно знакомый, спокойный, уверенный.
