– Шмидт только что поведал мне о вашей стычке со штурмбаннфюрером Зауэром в поезде фюрера.
– Ему, похоже, взбрело в голову, что я ненадежный элемент.
– Для Зауэра мы все ненадежные элементы! – Статс-секретарь рассмеялся, потом резко смолк. – Если серьезно, Хартманн, постарайтесь дальше не задевать его. Он имеет доступ к уху министра и может причинить массу неприятностей.
– Я постараюсь.
– А получится? Беспокоит меня ваше «постараюсь». Когда все кончится, мне кажется, благоразумным будет отправить вас куда-нибудь за море. В Вашингтон, допустим.
– Как насчет Австралии? – предложил Шмидт.
Вайцзеккер снова рассмеялся:
– Превосходная идея! Даже у нашего партийного товарища Зауэра не такие длинные руки, чтобы дотянуться до вас через Тихий океан!
За окном послышались приветственные крики. Все три собеседника посмотрели на улицу. К зданию только что подъехал открытый «мерседес». Прямой как палка, сзади восседал английский премьер-министр. Худого и неброского человека рядом с ним Хартманн не знал.
– Итак, начинается, – сказал Вайцзеккер.
– А кто это с Чемберленом?
– Сэр Хорас Уилсон. Фюрер и его не переваривает.
Вслед за машиной премьера прибывали другие. Пауль напрягал глаза, стараясь рассмотреть происходящее дальше по улице, но ничего не мог разглядеть.
– Разве фюрер не выйдет ему навстречу?
– Сомневаюсь. Единственное, где фюрер искренне хотел бы увидеть этого пожилого джентльмена, так это могила.
Чемберлен вылез из автомобиля, следом вышел Уилсон. Едва нога высокого гостя ступила на красный ковер, ударил барабан и зазвучали фанфары. В ответ на приветствие Чемберлен коснулся шляпы. Затем скрылся из виду. «Мерседес» отъехал. Почти сразу же толпа снова разразилась криками. Освободившееся место занял второй открытый лимузин. На заднем его сиденье располагались Геринг и французский премьер-министр Даладье. Даже с такого расстояния было заметно, что Даладье чувствует себя не в своей тарелке. Он горбился в машине, как если бы делал вид, что его тут нет. А вот Геринг, напротив, весь сиял. Каким-то образом ему за время отъезда с железнодорожного вокзала удалось переодеться. Теперь мундир у него был белым как снег. Жирные телеса распирали ткань. Хартманн услышал, как Вайцзеккер подавил презрительный смешок.
– Что, черт побери, он на себя напялил?
– Вероятно, решил, что месье Даладье будет чувствовать себя как дома, если его встретит человек из рекламы «Мишлен», – заметил Пауль.
Вайцзеккер погрозил пальцем:
