– О Иван, – откликнулся он. – О мой сынок.
Потом тот же сценарий я должна была повторить с Иваном, который всё знал и пересказал как надо. В детстве, за «железным занавесом», он целый год учил русский. Позднее я вспомнила, что на мою реплику «Думаете, он написал это письмо серьезно?» он – вместо положенного «Бог его знает» – ответил: «Да, думаю, что серьезно».
* * *
По лингвистике нам задали на дом спросить у двух носителей английского из разных регионов, как они употребляют слова dinner и supper[4]. Ханна, выросшая в Сент-Луисе, считала, что supper едят позже и он носит более официальный характер. Анжела была родом из Филадельфии, она полагала, что dinner – это когда вся семья, нарядно одетая, вместе собирается за столом.
– Мы вообще так не говорим, – сказала Ханна.
– А как у вас называется большая трапеза по выходным?
– Не знаю. Застолье.
«Застолье», записала я.
– Нет, не застолье, – сказала Ханна. – Напиши «семейный обед».
Анжела с Ханной стали спорить, что официальнее – обед в День благодарения или Тайная вечеря[5]. Они принялись обсуждать разницу между supper и легким перекусом. Ханна заявила, что всё зависит от того, горячая пища или нет.
– Я так не считаю, – сказала Анжела. – С моей точки зрения, – она продолжала, словно читает по справочнику, – supper – это когда ты можешь сесть и расслабиться. Если ешь второпях и стоя, то это – перекус.
– Даже если ешь лазанью?
– Я не ем лазанью.
– Ты понимаешь, о чем я.
– Если ешь стоя между занятиями, то ты «перекусываешь».
– Это просто чтобы вызвать жалость, – сказала Ханна после паузы. – Чтобы потом сказать: «Ох, я работал и не успел даже съесть свой supper. Только слегка перекусил». Ну что там еще? – заорала она. – К нам уже минут десять кто-то ломится.
Дверь открылась, и вошла Светлана.
– Вы что, спите?
– Нет, я как раз собиралась выйти, – сказала я. – Спасибо за помощь, – обратилась я к Ханне с Анжелой. За что я больше всего люблю колледж – там всегда легко уйти. Ты сидишь у себя в комнате, участвуешь в споре, который сам же и затеял, а потом просто говоришь «пока!» и куда-нибудь сваливаешь.
Натягивая куртку, я обвела взглядом комнату, пытаясь увидеть ее глазами Светланы. Стены по-прежнему стояли практически голыми, если не считать Эйнштейна, гарвардского флажка Анжелы и пары сертификатов, распечатанных Ханной на принтере. В частности, она выдала самой себе «награду за прокрастинацию». Мне она тогда же вручила грамоту как «лучшей соседке»: помню, я ощутила печаль – оттого, что Ханна так сильно хотела, чтобы ее любили, и к тому же эта грамота могла обидеть Анжелу. В общем, я не стала ее вешать.
