В парке было людно. Погожим летним днём выстраивались длинные очереди к каруселям, мороженицы сияли зеркальными боками, подёрнутыми ледяной росой, а вокруг высоких янтарных кувшинов со сладким фруктовым лимонадом кружили пчёлы, слетевшиеся на его дурманящий запах. Митька протолкался сквозь гомонящую толпу и направился туда, где развлекательная зона сменялась нетронутым лесом. Оставив позади детские грибочки и лавочки, Митька вышел к пологому склону широченного оврага. Зимой здесь катались на лыжах, а летом лениво бродили грибники и на пёстрых полотенцах дремали загорающие граждане. Маленький заросший ручей обозначал условную границу парка, а дальше за ним начиналась действительно дикая чаща. Над кронами деревьев гнилым зубом торчала какая-то старая заброшенная башня, недостроенная или погоревшая. Детвора не отваживались туда ходить — местечко облюбовала местная шпана, называвшая себя «королями района» и грозившая поколотить любого, кто к ним сунется. Митька из-под руки осмотрел противоположный берег оврага, наметил переправу и решительно двинулся к лесу.
Ему повезло, и, ловко перепрыгивая по тёмным замшелым брёвнышкам, он даже не намочил ноги. Едва заметная тропинка вилась куда-то вверх по склону, в заросли дикого шиповника. Митька брёл вдоль колючей изгороди и совершенно неожиданно наткнулся на заброшенную беседку. Облупившиеся гипсовые колонны поддерживали круглый, как крышка старомодного чайника, ржавый колпак крыши. На самой верхушке жестяного купола навсегда застыл покосившийся флюгер, по задумке художника изображающий или птицу, или крылатого змея — Митькина фантазия не справилась с этим шедевром парковой архитектуры. Уцелевшие кое-где доски скамеек несли на себе послания от неизвестных оболтусов, нацарапанными каракулями заявлявших миру о себе. Митька бродил среди хлама, щедро оставленного нерадивыми посетителями, и почему-то ощутил острую жалость к этой заброшенной беседке. Несмотря на горы мусора и корявые надписи, она была какой-то трогательно-романтической, будто стояла здесь с незапамятных славных времён. Митька коснулся ладонью тёплой потрескавшейся штукатурки и зажмурился, пытаясь представить себе те далёкие годы, когда беседка была совсем новой. Воображение услужливо подкинуло картинку из какого-то старого фильма, с дамами под зонтиками, отороченными белым пухом, и кавалерами в летней военной форме. Нет, не то. Митька «перемотал» картинку ещё назад. Изящные утончённые мадемуазели прогуливались под ручку с господами в узких чёрных фраках и шёлковых цилиндрах. Встречаясь на дорожках, господа раскланивались друг с другом, приподнимая шляпы. Кажется, один господин, подозрительно похожий на портрет над Митькиным рабочим столом, читал своей спутнице стихи. Нет, опять не то… Воображаемые картинки снова взметнулись пёстрым вихрем, а когда их мельтешение остановилось, ветерок качал на резных древках знамёна, расшитые золотом. В беседке, увитой цветущим плющом, расположился благородный рыцарь… Ну конечно же это был Отважный Рыцарь! И он играл на струнном инструменте для… Конечно же для Прекрасной Принцессы! Он пел романтические баллады о дальних странах, о несметных сокровищах, которые повидал в походах, и о той, чья красота затмевает все эти удивительные чудеса.
