Приставучая его привычка дергать правым плечом никогда не предвещала ничего хорошего, и нечастые проявления ее означали только одно — очередную «засаду». Он дергал перед понижением… Вот так вот — подергал — и сходу понизили! Дергал перед тем, как уж и выгоняли… Ну, как чувствовал — дерг-дерг — все! Без выходного пособия! Скандал! Ругань! ……….. И прошло время, и поутихли ненужные страсти, плавно превратившись в анализ произведенных ранее действий, и вырисовалась правда, и плечо поуспокоилось. Все вернулось на круги, и плечо поуспокоилось. Ну, а теперь, интересно, что опять? Дерг-дерг, дерг-дерг… Мы ему — ты чего? Глаза в пол и ни гу-гу… Ходим, шушукаемся, строим предположения, переживаем… Ладно, пару дней еще продергал, душу всю нам вымотал, обормот. И приходит утром взъерошенный, не выспавшийся, но до колик в животе счастливый. Двух сыновей, — признается, — жена ему родила! Двоих сразу! Счастливчик… И теперь мы не верим в приметы. Ни в какие!
Душнотворная электричка. Под солнцем за сорок. Я плюхнулся на сиденье и замер, переваривая сухую подкадычную истому. Он прошел на свободное место у окна напротив меня и, толком не усевшись, тут же запрокинул голову, демонстрируя из приоткрытого рта отставшую от верхней десны искусственную челюсть. Недолгое горловое хрипение и последующая полная неподвижность под его в секунду пожелтевшей кожей говорили только об одном. Я схватил и уложил его на скамью, лил не него отнятую у кого-то воду из пластиковой бутылки, пытался массировать сердце, криком звал его обратно… Один. Один на один с Ней. Она победила. Ничего удивительного. Удивительно только мое одиночество в борьбе за выживание абсолютно незнакомого человека! Те, испугавшись, убежали в другой вагон, словно безбилетники от контролеров.… Эти, в праведной своей заботе, построившись в ряд, затянули псалмы… На тропе войны со Смертью я остался один, познакомившись с новой гранью собственного одиночества. Встретивший на станции назначения Господь взирал с отеческой укоризной и, по привычке отмалчиваясь, провожал непутевого меня до истины. Бежать было некуда, но если бы даже и побежал, все равно Он провожал бы меня одинокого, виноватого, беспомощного и не смирившегося…
Ну, так и что вы хотели?.. Банальное и звучит банально: на улице идет дождь. Ах, вам надо в магазинчик за хлебом? Что с того? Возьмите зонт, банально оденьтесь потеплее. Пошли. Видите — дождь, и все кругом, видите, течет… Течет. И не только дождевая вода. А в магазинчике — народу-у!.. Хлебца нам, пожалуйста. Черного и белого, только не горелого. Дикость какая — две юные художницы в вашем старом дворе, разумно укрывшись от дождя спасительным тентом, срисовывают с натуры ваш обветшалый дом. Ваши глаза на него не глядели бы, а им, по-видимому, он нравится. Еще, смотрите, умудряются при этом ласкать и подкармливать бездомного пса… Давайте лучше пойдем скорее. Дождик. Ну, конечно! Кто же, милая, в такой дождик в босоножках на улицу выходит?.. И плачете вы теперь так горько — что? Из-за промоченных в лужицах ножек? Ах, из-за собственной никчемности, неприспособленности, из-за неумения радоваться? Главное — из-за неумения получать ответы на собственные вопросы. А вы живите. Просто. Банально. Живите!
