Итак, в следующий за моим приездом день я отправил Макса, который также был живописцем, и даже очень талантливым живописцем, в соседний лес делать наброски с натуры, обещая себе самому насладиться длинным днем в библиотеке. Первым делом надо было добыть ключ, а для этого мне пришлось пройти через одну из парадных спален. Это была большая темная комната с огромными висячими шкапами. Меня охватило любопытство осмотреть содержимое этих шкапов и я открыл один из них. Внутри его на вешалках виднелись дамские платья — странные старинные робы из полинявших материй с потемневшими вышивками. Они, по-видимому, отличались большой древностью и великолепно сохранились, но в виде этих старосветских одежд, хозяйки которых никогда уж больше не наденут их, было что-то до того жуткое, что я поспешно закрыл шкап и скорее отправился вниз в библиотеку. Здесь, действительно, представлялось зрелище, способное привести в восторг всякого любителя книг. Редчайшие старые издания, неоценимые рукописи, странного вида пожелтевшие фолианты и молитвенники, переплетенные в золото и украшенные драгоценными каменьями, лежали один поверх другого. Все это было перемешано и, принимая во внимание огромную ценность, поразительно дурно содержано. Я только что окончил осмотр большого ящика с книгами, который стоял в оконной нише, когда, оглянувшись кругом, заметил в одном углу комнаты своеобразный старый железный ящик, окованный и запертый странными бронзовыми украшениями, и, ничего не зная о нем, принялся открывать его. Крышка была очень тяжела, что же касается самого ящика, его невозможно было даже сдвинуть с места, что очень поразило меня, так как ящик был совершенно пуст. Внутренность была обложена медью, на которой виднелись рельефные виноградные листья, и, желая рассмотреть их получше, я положил руку на дно ящика и облокотился на нее всей тяжестью. К моему удивлению, я почувствовал, что что-то сдвинулось и, покачав обивку, убедился, что я дотронулся до пружины и что дно ящика вынимается.
Я вынул медную обивку, и под ней открылось маленькое углубление. В этом углублении лежал коричневый кожаный том с серебряными застежками. Я поднес его к свету, открыл его и заметил, что содержимое написано на тонком пергаменте и, в противоположность остальным фамильным рукописям, на древнегерманском языке. Я прочел несколько строчек, признаюсь, с большим трудом, потому что письмо было мелкое и стиль малознакомый мне, когда внезапно, к моему изумлению, мне стало ясным, что я читаю не что иное, как потерянные рукописи Альмериуса-алхимика, принца фон Такселя.
