Бьющееся сердце и душа Священного соглашения, источник самой большой религии мира. Базилика Хора пробуждения.
Виддершинс не могла бежать еще сильнее.
Улицы не были пустыми, но людей было мало как для раннего утра — хоть было это необычным для Лурвью, или это было еще одно отличие от Давиллона, Шинс не догадалась бы, даже если бы пыталась. Где бреши между людьми и лошадьми с телегами были достаточно широкими, она проникала, почти не задевая прохожих. Где брешей не было, Ольгун подталкивал кого-нибудь сделать шаг в сторону, расчищая путь, или Шинс просто отталкивала людей с пути, бормоча извинения, чтобы не выглядело грубо.
Она не пыталась избегать юного монаха, который бежал за ней, выпуская облачка пара в холодном воздухе, пытаясь продеть руку в рукав тяжелого пальто — но она не замедлялась для него.
— Виддершинс, прошу! Ради богов, просто…
— Не богов, Морис, — рявкнула она, не оборачиваясь. — Церковь. Ради Церкви. А мне уже хватило людей церкви и их политики в моей жизни! Просто оставь меня!
— Что у тебя против церкви, а-а-а-а-а-ох!
Виддершинс не помнила, как отреагировала и зашевелилась. Миг растянулся на вечность, и она была не в Лурвью, перед ней не было отчасти заполненной дороги.
Она видела приют, и смотрители — монахи и монашки — утратили способность заботиться за неблагодарные годы работы.
Религиозный фанатик, призванный им демон, оставленные ими трупы — включая целую комнату ее друзей и товарищей, включая Уильяма де Лорена, включая мужчину, что был ей вторым отцом, Александра Делакруа.
Глупый священник играл с силами, которые не понимал, и он привлек опасного Ируока в Давиллон.
Тела… Боги, это существо поглотило столько тел… и хор призрачного смеха, что окружал его. Взрослые, дети…
Джулиен.
Она видела всех. Слышала их крики. Она ощущала запах крови, и это душило ее, проникая в ноздри и легкие, змей, что травил изнутри.
Они быстро пропали. Картинки, звуки, удушающий запах. Их смыл ручеек, холодный, чистый, радостно журчащий.
Ручей по имени Ольгун.
Зрение прояснилось, ее кулаки сжимали тунику Мориса, его спина прижималась к стене здания, которое — насколько она помнила, видя мир до этого — было в паре ярдов от нее.
Судя по дикому взгляду монаха, его путешествие по улице в ее руках и с ее яростью не было приятным.
— Простите. Я… — она хотела скрыть прилив стыда, ее щеки не мог остудить даже ветер, ведь это были действия ее спутника, а не ее. Она хотела, но не могла, знала это. — Простите, Морис, — а потом тише. — Поймите, это… — она чуть повысила голос. — Это не… я просто… Прошу, не просите меня об этом. Я не могу помочь. Я не могу работать с вашим архиепископом. Я не…
