Кэсси
Настоящее время…
Шлёп.
Кто-то хлопает в ладоши. Резкий шлепок кожи по коже вырывает меня из глубокого сна.
Я открываю глаза и съеживаюсь от струящегося из окна резкого белого света. Идёт снег. Он искрится. Люди приравнивают снег к холоду, но отражаясь от белого снега под определённым углом, солнце может спалить вашу кожу дотла.
По случайному совпадению я тут же чувствую ожёг. Но отражающееся от снега солнце тут ни при чём.
Пара голубых глаз. Хмурый взгляд.
Дэймон. В дверях моей спальни, все еще сложив руки вместе, стоит мой отчим.
Вздрогнув, я втягиваю в себя воздух и сажусь; у меня кружится голова. На мне огромная футболка, попахивающая парнем, который трахал меня прошлой ночью. Стоящий передо мной отчим неодобрительно приподнимает брови.
— Доброе утро, — произносит он, с равной долей веселья и презрения. — Проснулась, наконец, тусовщица.
Я тру глаз основанием ладони. Чувствую себя разбитой, уставшей, словно меня переехали. Все тело кажется больным и вялым, голова словно набита ватой, и где-то на задворках сознания я помню, как глотала таблетки. Их горькое послевкусие всё еще осталось у меня на языке. Боже. У меня ноют запястья, на них проступают слабые синяки. Я беру правую руку в левую и насчитываю на ней пять синяков в форме пальцев, которые еще больше подчеркивают бледность моей кожи. Четыре с одной стороны, и один с другой. Четыре пальца и большой палец. Я задумываюсь, как их объясню. Если вдруг кто-нибудь спросит. Скорее всего, никто даже не заметит у меня коже этих отметин от больших, горячих ладоней, что крепко и неподвижно держали меня прошлой ночью.
Дэймон демонстративно откашливается. Я забываю о запястьях и, обернувшись, вижу, что он полностью одет для работы; на свету поблёскивает прикрепленная к униформе шерифа золотая звезда. Он чисто выбрит и пахнет хвоей и мятой, до меня от дверей моей спальни доносится аромат его одеколона. Под его хмурым взглядом, под его беспокойной манерой поведения я замечаю проблески мальчишеского простодушия. Интересно, что же тревожит его сегодня. С ним постоянно что-то не так.
— Сколько сейчас времени? — спрашиваю я.
Мой голос звучит тихо, хрипло. Я что, пила прошлой ночью? Мои подозрения подтверждает сохранившийся у меня во рту привкус несвежего виски, и мне приходится бороться с непреодолимым желанием вытереть язык уголком простыни. От одной мысли о бутылке Джека Дениэлса, я чувствую, как к горлу подступает тошнота. Не блевать. Только не блевать.
