Голова приподнимается, длинный каштановый хвостик каскадом падает на ее правое плечо, она изящная и утонченная.
Ее глаза ярко-голубые, ресницы длинные.
Наши глаза встречаются.
Взгляды пересекаются.
Сердцебиение ускоряется.
Какое бы чертово клише вы бы тут не ожидали — они все достали, и, тем не менее, вот оно самое. Она смотрит на меня настороженно, эти голубые глаза неприветливо сужаются.
Ее ноздри раздуваются от беспокойства.
Совсем не обнадеживающе.
После долгого затяжного молчания она отводит взгляд, вставляет обратно наушник, опускает голову и возобновляет прерванное занятие — непринужденно чиркать маркером на лежащем перед ней листе.
— Ты смешен, — бормочет она, невозмутимо взмахивая запястьем. — Возвращайся к своим друзьям.
— Не могу, — надо быть также предельно честным; может, она это оценит. На самом деле похоже, у нас есть что-то общее: нулевая терпимость к вранью.
С этим можно работать.
Она поднимает голову и закатывает глаза.
— Ты не можешь вернуться? Что это вообще значит?
Я ухмыляюсь, предвкушая бомбу, которую собираюсь ей бросить.
— К сожалению, милая, это невозможно. Я здесь с миссией и не могу вернуться, пока она не будет выполнена.
Я в беспомощности поднимаю руки, умоляя.
— Во-первых, больше никогда не называй меня «милая». Я не знакома с тобой. Во-вторых, я не заинтересована в каких бы ни было играх, в которые вы — маленькие мальчики — играете. Мне нужно выполнить серьезную работу, так что…
Девушка опускает желтый маркер, копается в письменных принадлежностях на столе, и выбирает синий фломастер. Ее внимание полностью сосредоточено на этой работе, и она возвращается к ней, словно я тут уже не стою, нависая над ней всеми своими шестью футами и двумя дюймами.
Несмотря на то, что она не привлекает меня так, как влекло бы, скажем, к той, кто готов перепихнуться со мной, соревновательный дух спортсмена первого разряда во мне отказывается сдвинуться с места; скорее, я сменю стратегию.
Я придвигаюсь ближе к ее стулу, большая рука устраивается на углу деревянного стола. В дюйме от ее ноутбука, посягая на ее личное пространство, мои грубые пальцы отпускают угол стола, медленно проводят по дереву. Еще несколько поглаживаний, и я отодвигаю стул рядом с ней, осознавая, что мои товарищи по команде наблюдают с другого конца комнаты.
Любопытные придурки.
Ножки стула скрипят по старому деревянному полу, отчего многие головы взмывают в нашу сторону.
Я сажусь на него верхом, скрещивая руки на спинке, и смотрю прямо ей в лицо.
